От этого у меня начинает кружиться голова.
— Так, подожди. Если ты живешь в 1783 году, но твои родители исчезли всего неделю назад, откуда ты вообще об этом знаешь? Я имею в виду… Разве они не были бы всё ещё здесь в твоё время?
— Мои родители решили жить в 1783 году точно так же, как твоя мать решила жить в вашем доме. Когда мои родители посещают заседания совета в твоей нынешней временной шкале, это ничем не отличается от того, когда твоя мать покидает ваш дом. Ты ожидаешь, что она вернётся домой, когда её рабочий день закончится. Мои родители исчезли в твоей временной шкале, и поэтому они так и не вернулись домой в моей.
— Хорошо, — говорю я, лишь отчасти понимая. — Продолжай.
Он хмурится.
— С какой части?
— Части о моём отце, — говорю я, во рту внезапно пересохло. — Дядя Джо — наш семейный посредник — он сказал нам, что было проведено расследование, и что совет решил, что папа каким-то образом нашёл способ сойти с пути.
Он наклоняется вперёд, складывая перед собой пальцы в виде пирамиды.
— Родители не верили, что расследование было проведено должным образом, — объясняет он. — Ни один страж никогда раньше не мог сойти с тропинок, так почему же такая аномалия произошла сейчас? Мои родители решили провести собственное расследование, и то, что они обнаружили…
— Винтер? — мамин голос разносится по дому.
Дерьмо. Входная дверь закрывается, за ней следует звук маминых ключей, падающих на столешницу рядом с моими.
— Ты дома? — в её голосе слышится тот оттенок беспокойства, который появляется у неё, когда солнце вот-вот сядет, а она понятия не имеет, где я.
Я поднимаю руку.
— Придержи эту мысль.
Я выхожу в коридор.
— Сейчас буду!
Холодильник открывается и закрывается, сопровождаемый статическим жужжанием микроволновой печи.
— Поторопись, — кричит она в ответ. — Я умираю с голоду. Ты никогда не поверишь, какой у меня был день.
— Расскажи мне об этом, — бормочу я, оглядываясь назад в свою комнату, где стоит парень из восемнадцатого века, прикасается к лампочке в моём вентиляторе и следом отдёргивает руку.
Я делаю глубокий вдох и на цыпочках возвращаюсь, тихо закрывая за собой дверь.
— Послушай, — шепчу я, — мне нужно спуститься, пока она ничего не заподозрила. Что они нашли?
Он бросает взгляд на дверь.
— Разве ты не должна спуститься вниз, прежде чем твоя мать придёт искать тебя?
Я отмахиваюсь от его комментария.
— Скажи мне быстро.
Он вздыхает.
— Они подслушали разговор, который не должны были слышать. Они не могли точно сказать, кто говорил, так как не могли видеть лиц, но стало ясно, что назревает заговор с целью свержения совета.
Я хмурюсь.
— Свергнуть их? Что ты имеешь в виду, говоря «свергнуть их»?
Совет всегда был и всегда будет. Кто мог захотеть его свергнуть и почему? С какой целью?
— Я не знаю подробностей — мои родители были очень осторожны, чтобы скрыть это от меня. Я узнал об этом только потому, что подслушал их разговор, когда они обсуждали этот вопрос в библиотеке.
— Хорошо, но какое это имеет отношение к моему отцу?
Он понижает голос, так что мне приходится наклониться ближе, чтобы расслышать его.
— После того, как мои родители исчезли, я нашел имя на столе в их кабинете. Одно имя. Один ключ к разгадке того, что могло с ними случиться, — он делает паузу. — Джек Пэриш.
Моё сердце болезненно сжимается. Всё это время я надеялась на это — повод думать, что папа не просто сошёл с пути, что происходит что-то ещё, что-то большее. Я всё ещё не знаю, могу ли я доверять Брайтонширу, но если есть хотя бы малейший шанс, что папа связан со всем этим, тогда есть только один вопрос, который имеет значение.
— Что тебе нужно, чтобы я сделала?
Он чешет затылок.
— Я не совсем уверен, с чего начать, но я считаю, что дневники Пэриша — хорошее место для начала, — говорит он. — Твой дедушка и твой…
На кухне пищит микроволновка, и я делаю шаг к двери.
— Они все в кабинете. Придётся подождать до завтра, когда мама будет на работе. Это… это нормально? Я не знаю… — я не могу заставить себя сказать «я не знаю, сколько времени осталось у твоих родителей».
Он склоняет голову.
— Я уже говорил тебе раньше. Я сделаю всё, что от меня потребуешь.
— Хорошо. Тогда мне нужно, чтобы ты оставался здесь и не шумел, хорошо? Я вернусь, как только смогу.
— Как пожелаешь.
— Спасибо, — я поворачиваю ручку и выхожу в коридор, затем оглядываюсь через плечо. — Я серьёзно. Сиди тихо, как церковная мышь.
Он ухмыляется, и от этого на его левой щеке появляется маленькая ямочка. Это первый раз, когда я вижу, как он улыбается, и у меня снова возникает это ощущение статической искры. Я закрываю дверь и спешу вниз, клянясь, что никогда больше не надену носки.