— Прости, что солгала тебе, — шепчу я ему, убирая волосы с его лба. — Я думала, что так будет проще. Ты уходил, несмотря ни на что — ты всё равно уходишь — и я подумала, что, если я буду вести себя так, как будто никогда ничего к тебе не чувствовала, это будет лучше для нас обоих. Но правда в том, что я никогда ни к кому не испытывала таких чувств, поэтому мне нужно, чтобы ты очнулся, сейчас же, хорошо? Мне нужно, чтобы ты очнулся и дал понять, что у тебя нет внутреннего кровотечения, потому что сейчас не твоё время, ты меня слышишь?
Селия присаживается на корточки с другой стороны от него и кладёт на него руки.
— С ним всё в порядке, дорогая. Всего лишь сотрясение мозга.
Она делает глубокий вдох, и под её руками появляется ярко-зелёное свечение, напоминающее мне глаза Генри.
— Meдикор'ae.
Цвет возвращается к его лицу, и ожоги от моих светлячков исчезают, превращаясь в маленькие мерцающие шрамы, как будто их никогда и не было. Его глаза закатываются под веками.
— Что ж, — говорю я, смех поднимается над моими словами, я вытираю слёзы, прилипшие к ресницам, — это удобно.
Селия тянется ко мне.
— Можно мне?
Я смотрю на свои руки, где грязь прилипла к кусочкам кожи, оторванным Часовыми. Рана на моём лице саднит, засохшая кровь трескается, отслаивается и снова кровоточит.
Я киваю.
Она кладёт одну руку мне на плечо, другую — на область сердца и что-то напевает себе под нос. Я смотрю на свои руки, как порезы медленно исчезают, новая кожа пузырится в трещинах. Это напоминает мне о затирке, которую мама использовала, когда меняла плитку в ванной.
Я провожу рукой по новой коже, по перламутровым шрамам.
— Спасибо.
Она улыбается
Ресницы Генри трепещут.
— Винтер.
Селия смотрит на меня.
— Похоже, ты ему понравилась, моя дорогая.
Мои щёки горят.
Генри делает глубокий вдох, его глаза сияют.
— Что случилось?
— Мы сделали это, — говорю я. — Джо мёртв.
Это слово — мёртв — эхом отдается в моей голове. Мёртв, то есть я никогда его больше не увижу. Мёртв, и его бессмертная жизнь, которая была такой неизменной всего двадцать четыре часа назад, была безвозвратно уничтожена.
Он сам себя подвёл к этому. Он это заслужил. Не имеет значения, что он кого-то потерял, что у него были на то свои причины. У каждого есть свои причины совершать ужасные поступки, если они только думают о них достаточно долго.
Не. Плакать.
— С тобой всё в порядке? — спрашивает Генри.
Он протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица, в его глазах столько беспокойства, что я чувствую, как что-то обрывается внутри.
— Да, — говорю я. — Я в порядке.
— Албан созвал экстренное заседание на завтрашнее утро, чтобы обсудить приговоры заключенным и дальнейшие шаги совета, но сейчас он хочет, чтобы стражи вернулись домой и отдохнули, — говорит Селия. — Сегодня ты больше ничего не можешь сделать. Однако члены совета — это совсем другая история, — она бросает взгляд на Генри. — Они хотят, чтобы мы вернулись в штаб-квартиру для допроса.
— Какого рода допрос? — спрашиваю я.
Селия поджимает губы.
— О Генри, о том, что мы усыновили его и научили его относительно леса.
— Но…
Деревья передо мной расплываются. Я качаю головой, пытаясь осмыслить то, что она говорит.
— Но с ним всё будет в порядке, не так ли? Я имею в виду, совет не сделает ничего, чтобы… навредить ему, не так ли?
— Конечно, нет, — говорит Селия, — но на нас могут наложить ограничения, и, ну, Генри, скорее всего, запретят когда-либо снова ступать в лес.
Я знала, что это произойдёт, независимо от того, был ли это указ совета или нет. Он должен жить в своё время — он должен — вот и всё. Конец истории. Так почему же это кажется таким шоком?
Селия встает.
— Я дам вам двоим минутку, чтобы попрощаться.
— Попрощаться? Но я не…
— Что, ты не, Пэриш? — спрашивает Генри, приподнимаясь на локтях.
Селия бросает на нас понимающий взгляд, исчезая в толпе стражей и членов совета, разговаривающих вполголоса.
Я сглатываю.
— Я не готова попрощаться с тобой.
Он ухмыляется.
— Ты, наконец, готова признать, что будешь скучать по мне?
Мои глаза горят. Я крепко сжимаю их, но это не помогает.
— Да, — говорю я. — Я буду скучать по тебе.
Он улыбается, но это грустная улыбка. Прощальная улыбка.
— Ты замечательная женщина, Винтер Пэриш, и ещё более замечательный страж. Я никогда не встречал никого, кто мог бы сделать то, что ты сделала сегодня. Неважно, что уготовила нам судьба, знай, я никогда тебя не забуду.