Спустя несколько минут я оттолкнулся от стены и направился в конюшни, чтобы договориться с Коллетт. Она была снаружи, водила под уздцы годовалого жеребёнка. Женщина оказалась старше, чем я ожидал: возможно, у неё уже подрастали внуки. Её поседевшие волосы были собраны в тугой пучок. Она носила штаны, сапоги для верховой езды и куртку, похожую на мужскую, но, очевидно, подогнанную по её фигуре.
Я ждал, не приближаясь, пока она не закончила занятия с жеребёнком.
— Гарри сказал, Вам нужна лошадь, — произнесла она, когда я представился.
— За определённую плату, — я протянул ей несколько золотых монет.
Она взяла деньги, понимающе кивая.
— Думаю, у меня найдётся одна подходящая, но Вам придётся оставить нечто равноценное. Я верну это, как только Вы вернёте лошадь.
— Это пойдёт? — я достал кинжал и показал ей. Обычно я с ним не расставался, но вряд ли он понадобится мне здесь, в Ренове.
Женщина прищурила глаза, рассматривая уникальный клинок.
— Медь?
Кивнул хмуро. Кинжал — подарок Эдвина на мой тринадцатый день рождения. Клинок был сделан из стали, но кузнец украсил его медными завитками.
И хотя он выглядел декоративным, но хорошо выполнял своё основное назначение.
— Пойдёт. Зайди ко мне завтра утром, как соберёшься в путь, — она ушла в конюшни вместе с моим кинжалом. — Лошадь будет ждать.
Поблагодарил её и вернулся обратно на постоялый двор, надеясь найти там Амалию. Я не знал, что ей скажу, но мне не нравилось, как мы завершили разговор. Не хотелось уезжать, не поговорив с ней.
В своей комнате Амалии не было. Я прошёл через деревню к берегу, но её нигде не было видно. Тревога ускоряла мой шаг, затрудняла дыхание, учащала пульс.
Когда уже начало смеркаться, я встретил Гейджа.
— Ты видел Амалию?
— Она разве не у себя? — переспросил он. — Когда я видел её последний раз днём, она сказала, что возвращается в номер.
Я покачал головой, обводя взглядом деревенскую улицу, словно надеясь увидеть её выходящей из-за угла в любую секунду.
— Мы немного повздорили, и она пропала. Я не могу её найти.
Нахмурившись, Гейдж всматривался в моё лицо. У меня возникло такое чувство, будто он знал, где сейчас находится принцесса, но не был уверен, стоит ли говорить мне. После нескольких долгих мгновений он кивнул головой в сторону.
— Если она расстроена, то скорее всего, ушла в конюшню.
— В конюшню? Я был там сегодня, но не заметил её.
— Пустые стойла проверял?
— Нет…
— Я бы на твоём месте поискал её там, — он ушёл, оставляя меня недоумевающе смотреть вслед.
Встряхнув головой, я развернулся к конюшням, хотя всё ещё сомневался, что мне удастся найти Амалию там.
В помещении было тихо, когда я вошёл. Лошадям только что дали их вечернюю порцию сена, и теперь они счастливо жевали солому, пока я обходил стойла.
Принцесса сидела на стоге свежего сена в дальнем углу. Похоже, я был неправ.
На её коленях клубком свернулась кошка. Амалия прислонила голову к стене, её глаза были закрыты. В длинных тёмных волосах застряла соломинка.
Бесшумно открыл дверцу и вошёл в стойло, присел на корточки перед принцессой, прямо как в том яблоневом саду. Она не отреагировала.
— Что делает принцесса одна в конюшне? — спросил её мягко, почти уверенный, что она дремлет, как и кошка на её коленях.
Медленно она подняла веки, встречаясь со мной взглядом. В её глазах сверкнули почему-то довольные искорки — словно я подтвердил её догадку.
Подавшись вперёд, вытащил соломинку из её волос.
— Когда ты узнал кто я? — она опустила глаза на пухлый бело-рыжий комок на своих коленях, проводя ладонью по спине кошки.
— С первой встречи.
Она кивнула, взвешивая мой ответ, и не показалась при этом удивлённой.
— Значит ли это, что я могу узнать один из твоих секретов?
— Допустим, — прошептал я, хотя было страшно подумать, о чём она может спросить.
— Расскажи мне что-нибудь стоящее… Что угодно.
Я опустился рядом с ней, прижимаясь плечом к плечу.
— Я не хороший человек. Я совершал поступки… которыми не горжусь. И когда я с тобой, то чувствую всю тяжесть содеянного. Это душит меня.
Она повернула голову, внимательно разглядывая.
— Я не достоин быть рядом с тобой, но ничего не могу с собой поделать. Со временем ты поймёшь, какой я на самом деле, и я боюсь этого момента, как никакого другого.