Фигура приблизилась к застывшей в ужасе Оксе. Павел с Абакумом ринулись в атаку, швыряя из Гранокодуев все существующие Граноки. Но те отлетали рикошетом от какого-то невидимого барьера, защищавшего полупривидение.
И тогда между Оксой и туманной формой бросился Тугдуал. Брюн пронзительно закричала. Фигура замерла и опасно приблизилась к парню.
Тугдуал с ледяным спокойствием замер на месте, готовый отразить атаку.
— Может, решишь присоединиться ко мне? — раздался глухой голос Ортона МакГроу.
— Спасибо, нет, — с презрением ответил Тугдуал.
— Ты был бы отличным приобретением, — продолжил Изменник. — Знаешь, время еще есть. Но мое предложение не вечно…
— Я же сказал, спасибо, нет!
— Какая потеря… Но не приходи потом меня умолять, когда поймешь, что выбрал не ту сторону! Я тебя раздавлю как наглого лакея, каковым ты и являешься!
Едва МакГроу договорил, как от его призрака отделилась черная, как смола, волна и ударила в Тугдуала, отшвырнув парня и впечатав его в потолок. Там он повисел пару секунд, прижатый черной дымкой, явно причинявшей ему сильную боль, и с криком рухнул на пол.
А призрак направился прямиком к Оксе, выставившей руку в защитном жесте… Тщетно. Призрак соприкоснулся с ее рукой, и у девочки возникло странное ощущение, словно ее тело оледенело. Она чувствовала суету вокруг себя. Слышала испуганные крики Павла и Драгомиры, все более и более отдаляющиеся по мере того, как ее саму засасывало ледяное ничто.
А потом все поглотила тьма.
Окса попыталась открыть глаза. Мгновенная острая боль тут же заставила ее отказаться от этой затеи. Тогда она попыталась заговорить.
— Папа…
Удалось ли ей издать хоть звук? А кто его знает! Она ничего не видела, ничего не слышала, ничего не чувствовала. Может, она умерла? Нет! Только не сейчас! Не теперь!
Беглецы окружили тела обеих неподвижно лежавших девочек. Павел был вне себя от отчаяния. Присев на корточки и положив голову дочери на колени, он в упор смотрел на Драгомиру, готовый вот-вот взорваться.
— Если она умерла, я тебя убью… — в ярости прошипел он.
— Тебе не придется… — сообщила сраженная горем пожилая дама.
Абакум взял Оксу за руку, нащупывая пульс. Глядя в пространство, он подождал несколько секунд. Потом лицо его потемнело, а плечи поникли, и Павел страшно застонал.
Нагнувшись, Абакум прижался ухом к груди девочки.
— Она жива!
Павел снова издал почти животный стон.
— Но надо действовать быстро! Драгомира, у тебя еще есть Эликсир Пучины? — воскликнул фей.
Драгомира оторопело уставилась на своего Хранителя, а потом лицо ее просветлело. Круто развернувшись, она бросилась к ведшей наверх к ее апартаментам лестнице.
— Я не позволю этой женщине приблизиться к моей дочери! — в панике закричал Павел. — Она и так нам достаточно зла причинила!
Беглецы вздрогнули от его тона, а Драгомира застыла у подножья лестницы. И все услышали, как из ее груди вырвался тяжелый судорожный всхлип.
— Эта женщина — твоя мать, Павел! — тихо, но твердо осадил его Абакум. — И усвой хорошенько, что не будь тут ее, все было бы гораздо хуже, чем есть сейчас.
— Да ну? — злобно бросил Павел. — Мари похитили, Леомидо и Фолдингота убиты, моя дочь с подругой в критическом состоянии, а мы все зависим от милости превосходящих нас сил. По-твоему, этого мало?
— Прекрати немедленно! — гаркнул Абакум, да так, что все перестали дышать. — Прекрати и дерись! Если вообще знаешь, что это такое…
Павел в шоке ловил воздух ртом. Эти слова ударили его как хлыстом. Поджав губы, он с болью уставился на Абакума.
— Твоя мать не виновата в том, что на нас обрушилось, и ты это отлично знаешь! — продолжил старик. — Только огромная разница между тобой и ею в том, что она никогда не сдается и не сдастся, хотя искушение порой велико. Твоя мать не идеальна, но она борец, и очень стойкий борец, в отличие от тебя! Так что изволь относиться к ней с уважением, Павел! Оскорбляя её, ты оскорбляешь всех нас. В первую очередь собственную дочь!
Павел пару мгновений выдерживал взгляд чародея, но потом сломался и опустил голову. По его щекам лились слезы. Абакум успокаивающе положил руку ему на плечо: страдания Павла невыносимы, и все присутствующие разделяли его боль. Но единство оставалось их самым сильным козырем.