– Разумеется, не мог бы, но тогда я бы не презирал ее и был счастлив, – запальчиво ответил Апостол. – Ваша хваленая цивилизация рождает все новые и новые проблемы и не в силах разрешить ни одну из них. Каждое новое ее достижение выколупывает из души человеческой маленькую крупинку счастья и в конце концов превращает эту душу в груду развалин... Вместо веры у цивилизации формулы, и даже бога она готова подменить какой-нибудь замысловатой формулой, чтобы потом, потирая руки, во весь голос провозгласить: «Бога мы изучили, он состоит из...» Нарушив гармонию жизни, расчленив ее на составные части, человек совершенно запутался и не в силах собрать все воедино, проникся отвращением к самому себе... Мне до боли ненавистна ваша цивилизация, капитан! Все десять тысяч лет ее существования я отдал бы за миг истинного душевного покоя...
Клапка удивленно слушал его бурную негодующую речь, нервно пощипывал свою подстриженную бородку, несколько раз пытался прервать Апостола, сказать, что приехал он вовсе не за этим.
– Слушай, дружище! – вклинился он наконец, но Апостол, боясь потерять нить и торопясь высказать все, что накопилось у него в сердце, остановил его:
– Еще одну минуточку! Всего лишь одну минутку, капитан! Я хочу окончательно похоронить цивилизацию в своем сердце и поставить на ней крест. Двадцать лет она калечила мне жизнь и сушила душу... В угоду ей я корпел над концепциями, формулами, правилами. И всякий раз, когда рушилась одна конструкция, я сооружал другую, еще заковыристей, и ужасно собой гордился. Мое «я» торжествовало, когда мне удавалось устроить свою жизнь против естества и против бога!.. Долго я бился головой о степы, пока не вырвался из цепких когтей заблуждения. Теперь я обрел и себя, и бога, и счастье!..
– Да-да, ты нрав, человеческая душа нуждается в поддержке... задумчиво проговорил капитан, уже и не пытаясь возражать.
– Вот видишь! – обрадовался поручик, словно только этого и добивался, чтобы окончательно утвердиться в обретенной истине. – Видишь? Видишь? Именно в поддержке, капитан!.. Человеку нужна вера, огромная, беспредельная, слепая! Вера – это бог! Да, капитан!
Но, тут же помягчев и засмущавшись, он виновато улыбнулся и тихо сказал:
Совсем я тебе голову заморочил, ты уж прости... Но это от избытка чувств! Садись есть! Между прочим, все это приготовила моя невеста... Ее зовут Илона!..
Капитан не заставил себя упрашивать, тут же сел, отломил кусок кулича и, набив полный рот, напомнил:
Наша последняя встреча, Болога, была несколько прохладной... Помнишь, когда привели пленных и там был румынский офицер... Ты не очень обиделся на меня? Меня тогда раздражало твое упорство – бежать, во что бы то ни стало бежать... Не мог же я выражать восторг... Ты рассердился?..
Рассердился! – ответил Апостол.
– Тебе повезло, что ты заболел тогда... – рассуждал капитан, очистив яйцо и проглотив желток целиком. – А у меня было предчувствие, впрочем, оно и сейчас меня преследует, что, как только ты попытаешься перейти фронт, тебя схватят... Черт знает почему, но мне так кажется... И я боюсь за тебя, Болога. Можешь назвать меня маньяком, но я ничего с собой поделать не могу... А ты и в самом деле счастливчик, в рубашке родился... Избавился от фронта... Живешь как на курорте...
– Это верно, – рассмеявшись, согласился Апостол. – Я как фельдмаршал на пенсии или цирковая кляча. Весь день вожусь с какими-то накладными... Умножаю, складываю, делю... Словом, типичная канцелярская крыса... Я и про войну напрочь забыл... Ведь так я могу и омещаниться, как ты думаешь?
– Вполне можешь... Во всяком случае, как порох пахнет, вполне можешь забыть... А вот мне это труднее, – сказал Клапка и, вздохнув, уже совсем серьезно добавил: – Последние две недели с нас не слезают, то один приказ, то другой, и носишься как угорелый туда-сюда... К атаке ли они готовятся или наступления ожидают, черт их разберет... Я только что из штаба дивизии, все ходят чинные, важные, загадочные, а спросишь у них что-нибудь, с умным видом изворачиваются... Строят из себя невесть что!.. И всюду слышишь лишь призывы к бдительности, бдительности, бдительности... Все заразились шпиономанией!.. Правда, последнее время перебежчиков много, особенно бегут румыны... Прошлой ночью целых пять пехотинцев улепетнули... Представляешь, какой поднялся переполох? Всю жандармерию на ноги подняли!..
Клапка помолчал, приглядываясь, какое впечатление на Апостола произвели его слова. Апостол грустно молчал, потом вздохнул, но это был вздох сочувствия, а не зависти.
– Теперь взялись за штатских, – продолжал Клапка. – Генерал Карг совсем озверел, приказал нещадно вешать всех, кто окажется возле линии фронта. Троих повешенных я сам видел по дороге из Фэджета сюда. Висят на опушке почти у самого шоссе... Помнишь, я тебе когда-то рассказывал про лес повешенных... Как бы и здесь этим не кончилось... Лошадь моя, как увидела висельников, шарахнулась и понесла, насилу я ее успокоил... Обратно придется ехать в объезд, мимо железной дороги, от греха подальше... Говорят, еще четверых мужиков ждет такая же печальная участь... Трибунал засядет на часик, и приговор готов – еще четыре висельника!..