Я снова обернулась к дому и увидела, что дверь слегка приоткрыта. Внутри перед низеньким столиком с короткими ножками сидела женщина. Она склонилась над свитком. В руке она держала кисть для каллиграфии и выводила что-то на бумаге красными чернилами. Возможно, писала заклинание.
– Аджиман! – окликнула я ее, пересекая двор. – Аджиман!
Женщина подняла голову. Передо мной сидела не шестидесятилетняя старуха, которую я ожидала увидеть, а молодая девушка, чье лицо сияло свежестью юности, а брови в форме нежного ивового листа красиво изгибались.
Она открыла дверь и вышла, пристально взглянула на меня.
– Что вам угодно?
Я шагнула вперед и поняла, что молодость ее была не настоящей. Толстый слой белой пудры скрывал старческие морщины, она накрасила губы и нарумянила щеки, а волосы так туго стянула на макушке, что пропали морщины на висках. Я выдержала ее пристальный взгляд черных, подведенных углем глаз.
– Вы не помните меня? – спросила я.
– Я вас никогда не встречала.
Она замолчала и прищурилась, внимательно вгляделась в мое лицо. Потом с удивлением приподняла брови.
– Не может быть… – Она медленно покачала головой, а потом прошептала: – Ты – вылитый отец.
– Я приехала, чтобы найти его.
Поначалу грусть мелькнула в ее глазах, потом лицо шаманки помрачнело.
– Ты приехала одна?
– Тетя Мин знает, что я здесь, – солгала я.
Всю предыдущую ночь я разглядывала потолок в теткином доме и представляла, как сейчас открою ворота, отделяющие женскую половину от всего остального дома, и сбегу на Чеджу.
– Она разрешила мне съездить сюда на несколько недель. Во всем разобраться.
Мы немного помолчали. Шаманка спрятала руки в широкие рукава.
– Заходи, – пробормотала она себе под нос.
Ее длинное белоснежное одеяние распахнулось, когда она повернулась, чтобы пригласить меня в дом. Она толкнула дверь, и та скрипнула будто старые кости.
Я вошла в дом и тут же с жадностью его оглядела. Вдруг где-то рядом сестра. Комната была заставлена статуями с выпученными глазами, вокруг которых курились благовония. Повсюду лежали странные предметы – с помощью них, должно быть, шаманка совершала ритуалы. Я стояла и рассматривала все это, и вдруг услышала голос старухи у себя за спиной:
– Она скоро вернется.
Чем дольше я разглядывала комнату, тем острее вновь переживала тот день, когда мы оставили Мэволь у шаманки Ногён. Меня охватило прежнее беспокойство. Я вспомнила, как неуютно было тогда отцу. Он опустил глаза и нахмурил брови – ему, наверное, казалось, что он совершает большую ошибку. Ни я, ни отец не были виноваты в том, что у Мэволь обнаружилось призвание к шаманству и ей пришлось остаться на Чеджу, в то время как вся ее остальная семья перебралась на материк. Она была еще совсем ребенком – ей всего исполнилось десять лет.
И все же…
Отцу предложили должность в полицейском ведомстве, ни один мужчина не отказался бы от такой работы. Старший инспектор шестого ранга. «Я хочу защитить нашу семью, – говорил тогда отец. – Для этого мне необходимо получить повышение. Если я останусь обычным полицейским, мне придется прислуживать продажным чиновникам. Мне нужна власть».
Хотелось думать, что отец принял тогда верное решение. Он всегда принимал верное решение.
– Твой отец навестил нас год назад, когда приехал на Чеджу.
Голос шаманки вернул меня к действительности. Она села на коврик, скрестив ноги.
– Ты знаешь, зачем он приезжал?
Я не сразу ответила на ее вопрос: сначала села на ковер и разгладила складки на ханбоке.
– Чтобы расследовать дело о пропаже тринадцати девушек. Капитан Ки рассказал мне об этом.
– А капитан Ки рассказал тебе о человеке в белой маске?
Я нахмурилась.
– Что за белая маска?
– Свидетель утверждал, что видел, как человек в белой маске похитил одну из девушек.
Я распрямилась, словно меня кольнуло воспоминание. Человек в белой маске…
– «Лесное дело», – прошептала я.
Шаманка кивнула.
– Твой отец считал, что есть связь между похищенными девушками и тем «лесным делом», в котором были замешаны вы с сестрой.
Я попыталась вспомнить, что тогда произошло, но, как обычно, у меня ничего не получилось. Ни деревьев, ни людей, ни голосов. Пустое место. Как будто кто-то взял острые ножницы и вырезал из моей памяти это важное воспоминание, словно страницу из книги.