Ангельским характером я никогда не отличалась и безответной жертвой быть не привыкла. Душевные муки не входили в число моих излюбленных переживаний, а скрывать чувства в тайниках сердца было не в моих привычках. Я и не скрывала, а накинулась, как фурия, на любимого человека во время первой же прогулки, как только мы присели на берегу канала.
— Послушай, мой драгоценный, я успела привыкнуть к тебе и поверила, что ты будешь любить меня до гроба. Объясни, сделай милость, что же в таком случае означают твои афронты?
Его реакция была самой что ни на есть типичной для мужчины.
— Какие афронты? — безмятежно удивился Марек. — Что ты имеешь в виду? Не понимаю тебя.
Нет, это уж слишком! После всего, что я недавно пережила, еще одно испытание вывело бы из себя даже флегматичного слона. И в самом деле, сначала я несколько недель прожила в шкуре другой женщины и в вечном страхе перед сама не знаю чем, потом меня обвинили в краже драгоценностей и милиция прямо сказала, если не отдам — плохо мое дело, потом закручивается роман века с блондином моей мечты, я несколько расслабляюсь, как вдруг появляется красотка-вампирша, блондин переключается на нее, и выясняется, что никакой он не сказочный принц, а самый обычный мужчина, способный на самые заурядные фигли-мигли. А я должна спокойно это сносить? Нет уж, ни за что на свете!
Скандалы у меня всегда получались потрясающие, признаюсь без ложной скромности. Мой драгоценный слушал сначала с изумлением, потом с искренним интересом, а потом… потом неизвестно чему обрадовался.
— Да ты никак ревнуешь? — с восторгом вскричал он.
— Дошло! Ясно, ревную! И непонятно, что тут такого смешного.
Неприятно удивленная этим бестактным приступом веселья, я не могла понять, почему мой совершенно законный протест против ухаживания за мерзкой гарпией кажется смешным. А Марек все не мог успокоиться. Реакция на сцену ревности была совсем не типичная, а тут он еще, вместо того, чтобы успокоить мое истерзанное сердце, подлил масла в огонь, со смехом прибавив:
— Ты же сама высказала надежду на то, что в Сопоте случится что-нибудь интересное. Подожди немного, может, и случится.
Бог свидетель, я вовсе не это имела в виду! Ничего интересного не нахожу в том, что он увивается вокруг этой гетеры, но слова его прозвучали так интригующе, что я тут же прекратила скандалить. Однако истерзанное сердце не успокоилось. Правда, амуры с гетерой отодвинулись на задний план, зато на передний выползло беспокойство другого рода. Какая неведомая опасность подстерегает меня здесь? Что меня ждет?
— По крайней мере не ухлестывай за ней так активно, — устало попросила я.
— Да я и не ухлестываю как-то особенно, обращаюсь с ней так же, как с любым другим.
Я взвилась опять:
— Но ты не помогаешь снять пальтишко старичку, который живет в номере напротив! И старичок не строит тебе глазки! Не заигрывает, не роняет из ручонок покупки прямо тебе под ноги, не закрывает ручонками личико в притворном испуге, не затягивает обед и ужин в ожидании, когда ты спустишься. И я ни разу не видела, чтобы ты помогал старичку раскурить его трубочку!
— Боюсь, я получил бы этой трубочкой по лбу.
— А вот если бы случилось кораблекрушение и мы оказались в воде, интересно, которую из нас ты кинулся бы спасать? Наверняка ее, и, разумеется, только из вежливости.
— Думаю, она умеет плавать, похоже на то…
— А если бы не умела?
— Ну ладно, я не буду больше ею заниматься. И если она уронит покупку, ловким ударом ноги я отфутболю ее подальше, издевательски хохоча при этом. Правильно?
— Хорошо, если это будут сырые яйца, — вслух подумала я и перестала злиться. Отфутболивание сырого яйца меня вполне удовлетворило.
Скандал, в который я вложила столько сил и души, оказался ненужным, ибо на следующий день девушка исчезла. Это не значит, что ее кто-то похитил или с ней что-то случилось, просто она покинула гостиницу. В ее номере поселился кто-то другой.
Я испытала одновременно облегчение и стыд за вчерашний скандал. Ладно, уехала, и прекрасно. Постараюсь поскорей забыть о ней.
А тут возникли новые проблемы. С каждой ночью все больше машин подъезжало и к нашей гостинице, и к «Гранд-отелю». Ночной шум приобрел вскоре совершенно невероятные размеры. Грохот и треск стоял такой, будто под окнами стартуют гоночные машины в ралли Монте-Карло. Мне-то особенно это не мешало, так как, слава Богу, сон у меня каменный и уж если засну, только землетрясение способно разбудить меня, а вот Марек совсем перестал спать. Бессонница фатально сказалась и на его самочувствии, и на настроении. Он стал нервным и раздражительным, чего я не могла не заметить, как он ни пытался это скрыть.