В этом году я одна из двух невест и всю неделю буду носить белую тунику, а в волосы вплетать первоцветы. Сегодня состоится Помолвка: наша с Гарри и Кэсс с Трэвисом.
Мы стоим на помосте перед собором, отбрасывающим на нас огромную черную тень, стоим лицом к нашим суженым, по одну руку от нас Сестра Табита, по другую — вся деревня. Весеннее солнце печет немилосердно, от толпы волнами поднимается влажный жар, и у меня такое чувство, что я дышу водой, а не воздухом.
Сестра Табита рассказывает нам о долге. О грехах, преданности и клятвах. О том, что мы залог благополучия и выживания всей деревни. Она напоминает, что люди хрупки и уязвимы: множество опасностей подстерегают нас не только в Лесу за забором, но и прямо здесь, в деревне: это всевозможные хвори, выкидыши, бесплодие. Некоторые поколения бывают скудны на детей, и мы должны помнить, что первый долг каждой деревенской семьи плодиться и размножаться.
Я никак не могу сосредоточиться на словах Сестры Табиты. Совсем другие мысли занимают мою голову. Сегодня я впервые увидела своего любимого после того дня, когда Гарри сделал мне предложение, Трэвиса отпустили домой, а я осталась жить в соборе, потому что пойти мне было некуда.
Его волосы посветлели, словно он много времени проводил на солнце. Он поправился, черты его сгладились, и мне уже не страшно, что острые скулы вот-вот прорвут натянутую кожу. Глаза стали еще зеленее, взгляд обрел ясность. Словом, вид у Трэвиса очень здоровый.
Мне больно на него смотреть. Я прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы устоять на месте напротив Гарри, а не прижаться к Трэвису: он стоит за моей спиной лицом к Кассандре.
Сестра Табита заводит речь о наших обязанностях перед Господом и друг другом, но я ее не слушаю. Каждой клеточкой своего тела я слежу за колебаниями воздуха за моей спиной, когда Трэвис, опираясь на трость, едва заметно переступает с ноги на ногу.
Я рада, что он поправился. Но видеть его улыбку невыносимо, ведь сама я умираю от горя.
Наконец Сестра Табита подходит к той части церемонии, когда мы должны дать первые обещания. Мы поворачиваемся лицом к алтарю, Гарри стоит слева от меня, Трэвис — справа. Если закрыть глаза, можно представить, что я связываю себя с Трэвисом, а не с Гарри, и именно Трэвис поведет меня в свой дом в конце первой недели нашей новой жизни.
Мы повторяем слова за Сестрой Табитой, обещая через несколько дней поклясться друг другу в вечной любви, как вдруг я чувствую легкое прикосновение пальцев Трэвиса. Я пытаюсь схватить их, но ловлю только воздух.
Отныне я помолвлена с Гарри. Он берет меня за руку и выводит с помоста на яркий солнечный свет, где нас окружает ликующая толпа. Трэвис пропадает из виду.
Я потеряла его навсегда.
Неделя Браковенчания проходит как в тумане. На всех мероприятиях мы почетные гости, нами любуются и восхищаются, наперебой приглашают нас на праздничные обеды и ужины. В перерывах мы должны совершать одиночные моления — готовить свои души к принесению вечных клятв.
Крестины — самый важный обряд Райской седмицы после трех обрядов Браковенчания. Младенцев приносят Сестрам и Стражам, показывают всем жителям деревни, ведь эти дети — наше общее будущее.
В нынешнем году крестят четырех малышей; все они родились в браках, заключенных прошлой весной. Краем глаза я замечаю, что Джед и Бет пытаются незаметно прокрасться к краю толпы и убежать с праздника. Наверно, им слишком больно видеть чужую радость, ведь своего первенца они потеряли.
В середине недели меня ненадолго оставляют в покое: я выдираю цветы из волос и могу наконец-то побыть одна. Я страшно устала от соседей, Гарри, Сестер, Стражей… От бесконечных поздравлений.
Надоело всеобщее счастье. Чтобы прийти в себя, я поднимаюсь на холм со смотровой вышкой — единственное место, где можно побыть одной.
Однако у стены смотровой вышки я замечаю человека и уже хочу развернуться… как вдруг узнаю силуэт. Это Трэвис! Внутри все вздрагивает. Я и не думала, что он тоже здесь бывает, что сюда вообще кто-то ходит, кроме меня.
Мы с Трэвисом так давно не оставались наедине, что я могу лишь молча смотреть на него, пожирая глазами. Лучше мне уйти, нельзя поддаваться соблазну. Он не мой и никогда не станет моим, а быть рядом, сознавая безысходность положения, слишком больно…
Но не успеваю я развернуться, как Трэвис протягивает мне руку и говорит:
— Мэри, давай помолимся.
Его слова — моя погибель. Я бегу, путаясь в подоле туники, ползу на четвереньках, царапая землю, и вот я уже рядом с Трэвисом, мои руки на его груди, воздух застревает в горле.