Наконец, отверстия обернули плотно свернутыми полосками манг блиера, а в нижней части ствола заткнули ратановыми пробками.
Тро-Джоонг начал копать яму для мачты. Боонг-Манг выбрал место напротив маленького помоста, но Бап Тян даже подскочил от негодования: «Здесь копать запрещено!» — и сам указал подходящее место между двумя помостами. Неподалеку два юноши зарезали поросенка, разделали его и поджарили на вертеле.
На главный помост под навесом вынесли чан с рнэмом, перелитым из маленького кувшина без горлышка, блюдо, на котором стояла корзинка с клейким рисом, котел со свиной требухой, курицу, зарезанную одновременно с поросенком, кусочки магического растения прохладника, литр вьетнамской водки, подаренный Ндэхом, три сосуда для питья и домодельную пиалу с пивной бардой, перемешанной со свиной и куриной кровью. В маленькую корзинку — киу — сложили клейкий рис, яйца, три банана и свиную требуху и подвесили ее к рогам, украшавшим мачту. Гости Бап Тяна и жители Сар Лука поднялись на обрядовый помост. Мертвецки пьяный Боонг-Манг был не в состоянии держаться на ногах, и Крэнг-Джоонгу пришлось его заменить. Он надел обрядовый пояс-передник, который ему подарил месяц назад его друг Чонг-Енг во время обменного жертвоприношения.
Прежде всего Бап Тян предложил мне, Крэнг-Джоонгу и Тру вьетнамской водки. Юношей попросили поиграть, и тотчас же раздались звуки барабана и гонгов. Согласно обряду, Бап Тян стал читать моления и угощать нас рнэмом. Он начал с Крэнг-Джоонга, заменившего упившегося распорядителя, потом преподнес пиво Бангу Беременному, другому «священному человеку». Тру вежливо уступил мне свою очередь, после него пили почетные гости, потом Банг Олень. Каждый вручил Бап Тяну свое приношение.
Внезапно большой столб огня осветил двор. Огромная мачта лежала на куче веток так высоко, что пламя выхватило из темноты только рога и гигантские крылья, а верхушка ее, увенчанная птицей, осталась в тени. Музыканты с гонгами вышли из хижины и обошли вокруг мачты. Куанги тоже поднялись и, взяв по щепотке кровавой пивной барды, уселись на корточки вдоль мачты. Они окропили ее и вознесли моление:
Пока куанги, по-прежнему сидя на корточках, молились, шесть музыкантов прошли мимо них, заглушая звуками гонгов бормотание молящихся. Они обогнули основание мачты и пошли вдоль ствола, но оставили в стороне место, приготовленное для мачты.
Закончив молитву, куанги поднялись. В то же мгновение люди бросились к мачте. Подбадривая друг друга криками, они старались поставить ее. Те, кто находился у подножия, толкали мачту руками, остальные силились поднять ее при помощи бамбуковых подпорок, перекрещенных в виде буквы «х». При каждом толчке все хором испускали дикий вопль, заглушавший гонги. Тро-Джоонг стоял по другую сторону ямы, приготовленной для мачты. Он держал доску, по которой гигантский бамбук должен был соскользнуть вниз. Гонги не умолкали ни на минуту, их громкие звуки отчетливо раздавались между возгласами мужчин: «Хо! Хис!» Свет выхватывал из темноты ствол и дрожащие «руки» мачты, выпрямлявшейся рывками. Наконец она приняла вертикальное положение, будто на секунду замерла, а потом провалилась в яму. Все ликовали. Четыре человека поддерживали мачту, чтобы она не покосилась, а остальные засыпали яму. Музыканты обошли вокруг мачты, которая, вздрагивая в темноте, возвышалась над их головами.
Бап Тян и два других «священных человека» направились к жертвенным столбам, для которых еще днем были вырыты ямы. Хозяин дома бросил в них клейкий рис, свиную требуху и кусочки прохладника, произнося при этом:
К молитве он добавил несколько строф, в которых просил защитить его от несчастного случая.
Рноом обернул корой стволы, покрытые шипами, чтобы поставить их в приготовленные ямы, обведенные кожаной петлей. Крэнг-Джоонг окропил кровавой пивной бардой каждый столб, а Банг Беременный — обрядовую перегородку. Они произнесли то же моление, что и Бап Тян.
В это время оркестр из гонгов восемь раз обошел вокруг большой мачты, а потом (все время двигаясь против часовой стрелки) вокруг жертвенных столбов и помоста, где собрались куанги. Затем оркестранты через главную дверь вошли в хижину. Под навесом Бап Тян, читая все то же моление, преподнес своему шурину пригоршню клейкого риса, на котором лежала свиная требуха, и ножки курицы, принесенной в жертву. Он совершил обрядовый обмен пищей со всеми куангами. Все пили и ели, но в конце концов усталость взяла верх и заставила всех разойтись.
28 октября
Парни закончили приготовления к празднику. Вскопанную накануне землю у подножия мачты полили так, что она превратилась в грязь. Ее разрыхлили мотыгой и «сдобрили» остатками из кувшинов. От прокисшей пивной гущи разнеслась тошнотворная вонь (в жидкую грязь добавили навоз буйвола). Вокруг каждого столба старый Крах вкопал несколько крепких кольев.
В семь часов утра Бап Тян роздал клейкий рис и бананы своим гостям, главам семейств Сар Лука, — всем тем, кому предстояло встретиться с партнерами из Идут Лиенг Крака. Те должны были принести для обрядового обмена пищей только кувшины с рисовым пивом. Затем Бап Тян разрубил на куски и разделил зарезанного накануне поросенка: одну лопатку он дал начальнику кантона и его помощнику, другую — Банг-Джиенгу и Тяну, окорок — Бангу Оленю. Джоонг-Крэнг, которой он дал хороший кусок, возвратила его с недовольным видом и взяла кусочек поменьше: партнер из Ндута дал накануне ее мужу маленький кусочек свинины. «Ну, а если эти люди не знают обычаев, то и нам незачем быть щедрыми. Нужно давать ровно столько, сколько ты сам получил, ни больше, ни меньше!», — добавила она, поджав губы.
Каждый принес Бап Тяну кувшин с рнэмом, это единственный взнос, необходимый для участия в празднике. Гости покупали их у жителей Сар Лука за пять или десять пиастров, в зависимости от размера кувшина. Люди стали около своих кувшинов, стараясь быть поближе к друзьям или к весельчаку, известному своими остротами и песенками.
Наконец в десять минут десятого привели двух буйволов — Почтенного Баэ и Почтенного Мока. Их прислал бывший начальник кантона, а привели молодые люди из Ндута и рноом Ндэха — Нианг, юноша из нашей деревни.
Осыпаемые шутками жителей Сар Лука молодые люди кинулись к мачте. При помощи заранее приготовленных шестов они вытащили из отверстий в кольцах бамбука ратановые пробки, и оттуда потекла тошнотворная вязкая жидкость. Значительно труднее было освободить отверстия наверху: приходилось привязывать к шесту короткий меч, всовывать его в узел из лиан и перерезать его. И все это для того, чтобы зловонная жидкость стекла по мачте, вызывая зубоскальство всех присутствующих. Потом собравшиеся, изощряясь друг перед другом, пытались обтереть мачту: они сплетали из листьев что-то вроде венка, надевали его на шест и водили им по верхней части мачты. И вот один юноша бросился на приступ мачты[38]. Он цеплялся за нее руками и ногами, но ствол бамбука был так скользок, что ему удалось подняться не больше чем на метр, после чего он под улюлюканье зрителей шлепнулся в грязь. Вышел другой, изо всех сил натер мачту песком и устремился вверх, но добился немногого и тоже был осыпан насмешками. Сделал попытку третий, потом снова первый… Толпа следила за состязанием с напряженным вниманием, гогоча и издеваясь над его участниками.
38
Доставание приза со столба — наиболее распространенный вид состязания, являющегося частью древнего обряда. Считается, что чем быстрее приз снят, тем удачливее будет год.