«Священный человек» отошел в сторону, и рноом уложил кольцом, наподобие ошейника, вокруг отверстия недоуздок, затем с помощью других молодых мужчин поднял жертвенный шест (это был ствол колючего дерева), защищаясь куском коры от уколов. В это время куанги обратились к буйволу: «Встань, господин Дунг!» (так звали животное, выбранное Банг-Ангом для жертвоприношения). Отверстие оказалось недостаточно широким, все усилия были тщетны, шест не входил в яму. Пришлось вытащить из нее все, что туда положили, и расширить отверстие. Звуки гонгов подгоняли работающих, все происходящее, как всегда, освещалось сосновыми факелами.
Когда наконец жертвенный шест был укреплен, Банг-Анг посадил у его подножия три сорта травы. употребляемые при обрядах, связанных со строительными работами. Манг-Дланг, стоявший рядом, помазал пивной бардой, перемешанной с кровью, нижний край ствола. Оба мужчины обратились к стволу с просьбой не гневаться, разрастись в пышное дерево и приносить здоровье и процветание. Куанги, которые подошли, чтобы совершить помазание шеста, молили о том же.
Теперь все перешли на ритуальный помост Чонга? Вдовца, чтобы совершить там аналогичный обряд. Так: как ни его самого, ни Дэи Шамана не было, гостей и «священных людей» кормил его рноом. Так как Боонг-Дланг Помощник имел представление о европейской вежливости, он сам поднес мне ко рту пищу. Он также «накормил» рноома после того, как тот принес дары, хотя молодой человек просил, чтобы это сделал сын его хозяина, а не Помощник, который жил на другом чердаке. Когда гостям вручали горсти риса и трубочки со спиртным, они осведомлялись, как зовут четвероногих, избранных для жертвоприношения. Это оказались господин Баэ и Матушка Дланг.
Рноом подал Банг-Ангу мнонгскую пиалу (в ней было на этот раз вдвое больше риса и мяса) и бросил в каждую яму по калебасе, а «священный человек», вознося моление, добавил туда удвоенное количество ритуальных раковин киеп меем и луковиц магического растения. Началась настоящая овация, когда молодые люди водрузили рядом с главным входом первый шест, предназначавшийся буйволу, к которому обратились со словами: «Поднимись, господин Баэ!». Такой же овацией приветствовали установление ствола. Радостные крики; раздались и тогда, когда возле семейного входа опустился шест, приготовленный для буйволицы, которую ободряли возгласами: «Понимись, Матушка Дланг!». Банг-Анг и Манг-Дланг вместе посадили три вида ритуальных трав, помолились и помазали бардой с кровью конец освящаемого шеста.
Впредь вдоль лицевого фасада длинной хижины будут стоять три жертвенных шеста. Непогода уничтожит их изящные украшения, но каждый ствол бавольника прочно пустит корни, даст новые ветви и будет напоминать людям о жертвоприношении Банг-Анга, Чонга Вдовца и Дэи Шамана. А пока все возвратились в хижину и открыли первый кувшин, посвященный Банг-Ангу. Хранитель рнутов подал одну трубочку своему коллеге Манг-Длангу, а другую — мне. Мы опустили их в кувшин, правда, не с таким усердием, как наш хозяин, который даже палец окунул в рнэм и провел им по гуту. Все начали пить.
Пока староста деревни пил, мы через гостевую прошли к Чонгу Вдовцу, чтобы благословить его кувшин. Рноом. несколько сбитый с толку моим присутствием, подал мне самую длинную гут. которая предназначалась сначала Банг-Ангу, а ему вручил гут Манг-Дланга (и заколебался, доставать ли третью).
Куанги прикладывались то к одному, то к другому кувшину, благо для этого достаточно было пересечь гостевую. Когда Боонг-Дланг заметил, что все главы семейств и гости выпили сколько положено, он поспешил к себе на ритуальный помост и приготовил угощение — причастие, а также все, что полагается при водружении жертвенных шестов. Он пошел за нами.
Повторилась все та же церемония. И так будет в каждой семье, которая собирается принести в жертву буйвола.
17 сентября
В половине пятого утра рноомы. мужественно вскочившие с первым криком петуха, растолкали своих товарищей, спавших еще сладким сном. Кто вздувал огонь в очаге, кто зажигал смолистые щепки, а рноомы принялись убирать буйволов и привязывать к шестам.
Когда утренний свет залил деревню, она предстала в праздничном убранстве. Все было готово. В каждом длинном доме хозяин чердака, приносивший жертву, выдвинул ритуальный помост, как бы удлинявший вход. Над главной дверью была сооружена крыша с двойным скатом. Прошлогодний шест, знаменовавший там бох Чонг-Енга и Крэнг-Джоонга, был теперь не одинок, рядом появились еще три высокие мачты.
Ночью в ямы были накрепко всажены жертвенные шесты, до этого только подвязанные к перекладине, вокруг которой теперь были обмотаны недоуздки пышно разукрашенных буйволов. Ночью же к шестам были привязаны те одиннадцать буйволов, которых принесут в жертву девять владельцев чердаков (из тринадцати семей, живущих в деревне).
Я улучил момент и побежал в Сар Лук за начальником округа, ибо местные старейшины, по примеру жителей Нёнг Рла, пригласили его. Еще в апреле мы присутствовали в этой горной деревушке на празднестве ньыт донг, где были свидетелями необыкновенной расторопности Сиенга — куанга, исполнявшего обязанности помощника старосты. Тщеславный Сиенг был не прочь прихвастнуть, но умел с размахом принять гостей. Поздравления, которые он получал, только усугубляли его самомнение и желание заставить других преклоняться перед его особой. Узнав, что начальник округа отправится в Сар Ланг на праздник ньыт донг и что его племянник Быр, заменяющий Тру в качестве начальника кантона, извещен Боонг-Длангом о том, что может прийти на праздник без ритуального приглашения, Сиенг решил пойти в Сар Лук, надеясь добиться приглашения, хотя это было явным заблуждением и нарушало обычаи. Пока я доказывал ему, что не имею права идти наперекор традиции, да еще и привести с собою друга, он дождался прихода начальника округа, проскользнул в число сопровождавших его лиц и отправился на праздник. Поступок Сиенга чрезвычайно не понравился всем и вызвал неловкость, которая, к счастью, потом сгладилась.
Когда мы в четыре часа дня возвратились в Сар Ланг, он стал неузнаваемым. Захудалая, бедная, ничем не примечательная деревенька кишела теперь людьми. Из девяти деревень и поселков пришло около двухсот гостей, что в два с половиной раза превосходило коренное население. Разбившись на маленькие группы, гости переходили из дома в дом, останавливались на ритуальных помостах и расчищенных площадках. Все были оживлены и веселы: праздник дает возможность встретиться с друзьями из отдаленных селений. Три огромные мачты и одиннадцать жертвенных шестов вносили в людской гул тихий аккомпанемент нежным шелестом пальмовых листьев и музыкальным цоканьем деревянных дощечек, нанизанных наподобие удлиненных четок. Среди возбужденной толпы неподвижно стояли, пережевывая жвачку, возле высоких шестов, отделенные от них лишь ритуальной изгородью, одиннадцать буйволов с колоссальными растительными украшениями на голове.
Помазание головы буйвола
В пять часов началось движение в направлении хижины Боонг-Дланга. Помощник старосты приступил к помазанию кровью ног своих гостей. Он поставил янг дам со спиртным у столба перед главным входом, затем перерезал горло курице и свежей ранкой провел по ноге каждого гостя. Царила невообразимая толчея, все стремились туда, где священнодействовал Боонг-Дланг. Закончив обряд, он направился к нарам, где двадцать три главы семейства сгрудились вокруг большой веялки, чтобы «взвешивать очищенный рис» (вэхпхэй). «Отвечая на их рис», он в свою очередь угостил гостей спиртным, из большого кувшина. Последний был освящен десятью трубочками — по числу деревень, из которых пришли гости. При совершении обряда полагалось выражать пожелания. Это делали все одновременно, и слова терялись в шуме толпы, набившейся в хижину. Самый старый гость почал кувшин. Некоторые из присутствующих, получив рис от Банг-Анга, перешли к «священному человеку — хранителю рнутов». который совершал такой же обряд, или к Чонгу Вдовцу. Почти в одно время на всех девяти чердаках начались грандиозные возлияния.