Выбрать главу
Душа падди болот, падди света душа, Душа падди джранг, мать падди душа,  Возвращайтесь все к нам из селений подземных, Если даже косуля вас съест — возвращайтесь, Если даже кабан вас пожрет — возвращайтесь. Если съест обезьяна, склюет попугай — возвращайтесь. Ничего не бойтесь, Не удирайте.

Он взял маленькую киу, вставил ее внутрь другой киу, закрыв таким образом падди:

В поясную корзинку я тебя убираю, В поясной той корзинке я тебя закрываю, На чердак я тебя убираю, В дом к себе я тебя убираю. Вверх по речке удрать не пытайся ты, Не таись, смотри, не теряйся ты, Спать в селеньях чужих не оставайся ты!

Не прерывая моления, он связал несколько пустых Колосьев и возвратился к своему рдае. Там он открыл свою киу со священным зерном и, восемь раз набрав воздух — в ладони, «вылил» его в киу, а ее привязал к большой корзине с остатками падди, собранными в рдае. В деревне он все втащил на свой чердак. Сначала он высыпал на огромную груду падди содержимое корзины, а затем, читая моление, высыпал зерно, собранное со священного центрального квадрата поля. Жена поставила около чердачной двери домодельную пиалу с солью и калебасу с рисовым супом. Тру вылил несколько капель рисового супа на груду падди и поставил на ее верхушку тыкву и пиалу.

Весь урожай Сар Лука был убран. Только один Банг Кривой не успел перенести свой падди. Во всех домах, кроме одного, уже совершили обряд, а следовательно, все табу, связанные с жатвой, дооп хэенг ба, отпали. Особенно много народу собралось вечером в тех трех домах, где праздновали мпан ба (опоясывание головы падди): этим обрядом заканчивалась церемония «собирания души падди». Хозяин дома залез на чердак и перерезал горло курице над грудой падди. Кровь стекла с его пальцев на гору зерна — пищу и питье для всей его семьи. Потом он спустился вниз и около нижней ступеньки чердачной лестницы поставил кувшин с пивом, который он принес в жертву. Все зерно было убрано, и теперь он мог спокойно отдыхать, веселиться и пить.

Сегодня можно было лечь спать попозже, и все спокойно отправились пить к трем куангам. Тру вынул свой набор плоских гонгов, Ван-Джоонг принес выгнутые гонги. Начался самый большой праздник года. Крэнг-Джоонг рассказал о том, какой вред причинили ему дикие звери: прошлой ночью кабаны вытоптали значительную часть поля, на которой он еще не успел закончить жатву. В результате у него осталось всего пять корзин падди. Но под действием спиртного и веселых разговоров он вскоре забыл о своем несчастье.

Переноска урожая в деревню

Я отправился к Ван-Джоонгу (из клана Мок), мужу одной из трех здешних знахарок: вчера вечером он начал мне петь «сказания гонга», и я решил воспользоваться его хорошим настроением. Сегодня он был особенно в ударе, так как откупорил кувшин в честь падди и у него собралось много народу. Поздно вечером совершенно неожиданно к нему ввалился Тру в сопровождении своего помощника Боонг-Манга и «посыльного» Банга Оленя. По тому, как он безукоризненно отдал мне честь, сразу было видно, что Тру пьян. Наш хозяин прервал свой рассказ и скромно предложил трубочку начальнику кантона, расположившемуся около кувшина. Теперь слышен был только голос Тру. Он хотел, чтобы Ван-Джоонг продал ему табак, и обещал заплатить по три пиастра за пакет сухих листьев, столько же, сколько он платил своему соседу по «площадке» Тро-Джоонгу. Ван ответил, что, к сожалению, у него нет табака. Тру сказал: «Тем хуже», — и начал рассказывать мне всякие истории про нашего хозяина. По его словам, когда Ван-Джоонг пришел в Сар Лук, он был последним бедняком. Раньше он был старостой в деревне Дынг Джри, но там было нечего есть, и поэтому он ушел оттуда.

— Подумай только, Йо, он был там кхоа бон, а на празднике земли смог принести в жертву всего лишь одного буйвола.

И он показал мне пару рогов, прикрепленных к чердачной балке. Джонг-Ван поправила его:

— Не на празднике земли, а во время помазания кадди кровью.

Тру повторил:

— Да, да, во время помазания падди кровью.

Она продолжала тихим голосом:

— Те рога, что остались от буйвола, принесенного в жертву на празднике земли, висят над дверью.

Тру, не слушая, продолжал свое.

— Годами они страдали от голода, есть им было нечего. Но вот Ван устроился здесь, рядом со мной, начал снимать хорошие урожаи, и теперь у него каждый год вдоволь падди. Он ест досыта и даже может покупать кувшины. Он стал куангом.

После Ван-Джоонга Тру перешел к своей деревне:

— Раньше в Сар Луке была всего одна хижина, это была совсем крошечная деревенька. А во что она превратилась сейчас! Я твержу всем кули: «Работайте в поле как следует, не спите, надо полоть, корчевать, жечь валежник, жать… Во всей деревне только у троих ничего нет: у Енг Сумасбродки да у Вана Кролика (третьего он забыл). На будущий год я упрячу в тюрьму всех, кто будет л оды р нич ать…

Тру признался, что он слегка навеселе. Я предположил, что он пил алак, (вьетнамская рисовая водка, которую европейцы называют «шум-шум»), но Тру с жаром возразил:

— Я пил только из своего кувшина. Пиво в нем оказалось очень крепкое и кислое.

Я недоверчиво улыбнулся, и тогда он послал к себе домой Биенга, сына Банга Беременного, чтобы тот перекачал из его кувшина пиво в бутылку. Я сделал из нее глоток: пиво показалось мне не слишком крепким. Я передал бутылку Джоонг-Ван, она попробовала и скорчила гримасу. Муж последовал ее примеру. Затем он возвратил бутылку жене, и та стала рассеянно потягивать из нее пиво, забыв о своих ужимках.

По моей просьбе Ван продолжил рассказ о небожительнице Джиенг-Ланг. Сразу же воцарилась тишина. Но через некоторое время Тру начал переговариваться со своими соседями, продолжая, однако, следить за повествованием. Когда Ван рассказал, как страшно было герою подниматься на небо с девами-духами, Тру его прервал: «Почему же он не полетел на самолете?» Все же он дал возможность Вану продолжить свой рассказ, а когда тот почти закончил, сказал:

— Мужчину звали (Ван утверждал, что имя героя неизвестно) Дэи-Нанг. (Дэи муж Нанг, а Нанг — значит дикая свинья). А что касается истории о Джиенг-Лан-ге, то в ней речь идет о Нду Буате, сыне Дланга.

И он сам блестяще рассказал эту легенду, вдыхая в нее новую жизнь и делая ее для всех близкой: в пьяном состоянии Тру всегда становится необыкновенным рассказчиком. Его повествование пестрело намеками на современность. Это вынудило его сделать отступление и рассказать о первых французах, исследовавших страну:

— Один из них заставил носить себя на веревочной циновке[106], подвешенной к длинному шесту, концы которого лежали на плечах носильщиков. Что за нелепая выдумка! В то время французов называли пэто (искаженное тямское слово — «король»), а вьетнамцев теи (так вьетнамцы называют европейцев). Когда француз появлялся в деревне, все убирали с дороги, чтобы расчистить ему место, а детям говорили: «Берегитесь, король застрелит вас!» — и дети разбегались. Французов очень боялись. Наши деды были дурачки. Стоило какому-нибудь субъекту обзавестись тремя янг дамами, бруском железа и несколькими корзинами падди, как его уже считали куангом.

вернуться

106

Тру имеет в виду, очевидно, переносный гамак на шесте.