Немила обогнула избу и снова вошла через сени, нарочито избегая любопытного взгляда Смеяны. Снова она поднялась на второй этаж, протопала мимо Нелюбиной комнаты и хлопнула дверью в свою.
Цветок лежал там, где она его и оставила, возле набитой травами подушки, прикрытый от посторонних глаз краем пухового головного платка. Немила села на постель, одёрнула платок и склонилась над своим маленьким чудом. Сперва ей показалось, что красные лепестки потухли и обвисли – от расстройства даже горло перехватило. Но стоило взять цветок в руки, как дышать снова стало легче – нет, прежние цвета и свежесть никуда не делись. Наверное, просто показалось.
– Смотри, что я тебе принесла. Попьёшь и станешь ещё лучше, – проворковала Немила.
Едва она успела поставить цветок в канопку и спрятать тот в неприметном углу возле спального места, как дверь комнаты распахнулась, и на пороге возникла Нелюба.
Зимой Нелюба всегда мёрзла, поэтому она почти не снимая носила самодельный длинный тулупчик, поддевая под него ещё несколько слоёв одежды, но эти усилия не могли скрыть её ненормальной худобы.
Из-за недостатка объёма лицо Нелюбы казалось довольно-таки безобразным: лишённое здорового румянца, с узким лбом и длинным острым подбородком, с тонкими губами и впалым щеками. Можно было подумать, что она чем-то больна, но Нелюба всегда, с самого детства, была такой, и вопреки словами батюшки: «Ничего, со временем вес наберёт», той никак не удавалось поправиться, что, в общем-то, и неудивительно, учитывая, что ела Нелюба совсем помаленьку, каждый раз с таким видом, словно ей приходится себя пересиливать. И это при том что стряпня Злобы считалась лучшей на деревне!
– Чего тебе надобно, Нелюба? – первой спросила Немила, пока её сестра нахально обшаривала взглядом комнату – вверх и вниз, слева направо.
Говорят, к барским и царским особам никто никогда не входит без стука, а деревенские, простые, не имеют привычки церемониться, особенно в светлое время дня. Надо – зашли, не надо – тоже зашли, чего такого-то? И пусть Немила уже не раз и не два просила стучать перед тем, как войти, её слова всегда пропускались мимо ушей.
– Я хотела иголку попросить, – рассеянно протянула Нелюба. – А тут вдруг вспомнила, что ты в своей светлице ничего рукодельного не держишь. Что ж, пойду я, а то вышивку на настенном панно нужно доделывать, там осталась самая малость. У Злобы поищу, у неё добра много, и иголочка точно найдётся.
Уже начав разворачиваться, та вдруг остановилась и обронила:
– Если хочешь, можешь зайти посмотреть, что получается. Я решила изобразить битву трёх братьев и сестры за Лыбедь-град. Знатная красота выходит, только нитей дорогих нет достаёт.
Немила отнеслась к приглашению сестры благосклонно, поскольку к героической истории об основании царства Лыбедского она до сих пор испытывала самые нежные чувства, а на саму царицу Лыбедь по-прежнему мечтала походить. Она ответила:
– Я зайду, только водички попью и оденусь для коровника, – а сама поправила платочек рядом с собой.
Удовлетворившись ответом, Нелюба вышла из комнаты. Тихо открылись и затворились поочерёдно две двери.
Ни один лучик солнца не проникал в комнату из-за затянутых бычьим пузырём и прикрытых снаружи ставнями окон. Столько свечей, сколько за зиму, не тратилось ни в какое другое время года, только неспособны они были развеять темноту, неделями и месяцами царившую в каждой избе Лыбедского царства.
В хлеву было ещё хуже, к темноте добавлялся ветер, дувший изо всех щелей, пол, скользкий от животных испражнений, и, конечно же, запах. Немила тщательно выполнила свою работу, а когда закончила, солнце уже касалось верхушек деревьев.
Поспешила она в баню, где ополоснулась водицей освежающей, затем переоделась в чистое и на ужин заторопилась, потому как страшно проголодалась. В горнице уже был накрыт стол. Тут же сидела Злоба, которая кулаком подпёрла щёку и любовно оглядывала плоды своего труда. Сестрица Нелюба тоже была здесь – с привычным уже кислым видом косилась на свою миску и позёвывала.
А Злоба, только увидала младшую сестру, так сразу засуетилась – по кружке молока всем налила, жаркое по мискам разложила, приговаривая: «Надоело одной кашей питаться, вот с утра и зарезала одного петушка. Ну не беда, у нас их ещё достаточно, до весны хватит, а там цыплят заведём».
В отсутствие мужчин тяжеловато было, на охоту ходили только юные мальчики, а их на всю деревню не так уж много приходилось, и мастерства им не особенно доставало, чтобы всю деревню прокормить. Так что свежее мясо на столе бывало нечасто, и это всегда становилось праздником.