Помещение было просторным, но стены требовали покраски, дощатый пол — полировки, а мебель — содействия в путешествии на ближайшую свалку. Мы с Раххан активно разоряли пристанище плесени, Эсса с веником в руках помогала пыли мигрировать из угла в угол. Подозрительно довольный Альб расставлял стулья, собранные со всех сорока этажей.
— Чего он такой радостный? — шепнула я невестке, когда появился случай.
— Я выбросила картины и сказала, что у меня новое увлечение.
К вечеру мы вымыли окна, покрасили часть стены и, довольные, развалились на стульях, расставленных полукругом. Во время уборки тревога в моей душе боролась с энтузиазмом, но усталость притупила оба чувства, и единственная мысль, крутившаяся в голове, была о мягкой кровати. Как же хотелось спать! Давно я не ощущала себя такой разбитой. От частых наклонов разболелась поясница, от запаха краски — голова.
Странно, что ремонт выбил меня из колеи. Мыть, чистить, подметать — обычные, ежедневные обязанности. Содержать в порядке сорок этажей не шутки. Нанимать служанок в Ахароне — во всей Красной долине — не принято.
«А зачем тратиться, — говорила Раххан, — если у тебя есть личная рабыня».
В нашем случае целых две.
Не сказать, что рабынями мы были примерными, рьяно выполняющими свои обязанности. Комнаты, в которые никто, кроме пыли, не заглядывал, мы убирали спустя рукава. Но обеды не готовились сами, и пятна не исчезали с одежды по волшебству. Вся эта рутина требовала сил и времени. И в осадке оставалась только усталость без привкуса удовлетворения: каждый день из года в год делать одно и то же… можно сойти с ума.
— Снов без кошмаров, — пожелала Раххан, и мы разошлись по комнатам.
Оба холодильника на пятом и втором были забиты продуктами, но утром мы всё равно отправились на рынок, надеясь встретить Ириму и пустить слух о «школе примерных жён». Выяснилось, что память меня подвела: главной сплетницей Ахарона оказалась худощавая блондинка с острыми скулами, а дородная краснощёкая брюнетка была её соседкой, с которой они вместе ходили по магазинам. Обе они — Ирима и Тара — загорелись идеей посетить наш кружок, и уже в четыре мы наливали им чай в бывшем бальном зале, где всё ещё слабо пахло краской и полиролем. С собой девушки привели подруг. А через неделю пришлось искать на этажах дополнительные стулья: в нашей школе насчитывалось тридцать человек.
Никакими кулинарными секретами мы не делились и по большей части обсуждали погоду, увлечения и несправедливость мужей. Начинали разговор, не успевая рассесться, и не умолкали до вечера. Некоторые приносили на встречу домашние печенья и пироги, Эсса разливала по кружкам чай, Раххан включала украденные из гостиных торшеры — и обстановка становилась по-дружески уютной. Наш кружок стремительно набирал популярность, так как был одним из немногих развлечений в Ахароне и чуть ли не единственной возможностью для женщины выйти в свет. Однако, как вскоре стало известно, самые консервативные главы семей запрещали подопечным посещать какие-либо мероприятия и не смягчились даже ради «школы примерных жён». Если несчастных сутками держат взаперти и не отпускают одних даже на рынок, как ни называй кружок, делу это не поможет.
В шесть девушки расходились, чтобы успеть домой до комендантского часа. Мы относили на кухню грязные кружки, блюдца с крошками пирога, гасили свет. Когда Альб отправлялся на ночную смену, Раххан поднималась к Эссе, и они обсуждали то, что Она — не-Заур — решила от меня скрыть.
«Ты не готова узнать всё», — сказала сестра, и мне стало страшно.
Подруги что-то замышляли. Что-то, способное меня взволновать или даже привести в ужас.
За два месяца я узнала о женщинах, с которыми пересекалась на рынке, больше, чем за последние десять лет. Муж Тары запрещал ей рисовать, называя это праздным, бесполезным занятием, которое развращало душу. На следующий день я принесла в бывший бальный зал свои альбомы и краски. С тех пор Тара, обычно болтающая без умолку, притихла — сидела в уголке с кисточкой в руках. Когда она показала свою первую работу, все остолбенели. Мне доводилось видеть шедевры признанных гениев, естественно, мужчин: картины знаменитых и не очень художников украшали стены обжитых спален. Но никогда у меня не возникало ощущения, будто я смотрю в окно. Что стоит протянуть руку и она пройдёт сквозь альбомный лист. Что нарисованное реально и его можно потрогать. Вне всяких сомнений, Тара была талантлива, но не это поразило каждую, сидящую в комнате. Она изобразила… лес. Не кирпичную стену с шапками деревьев за ней, а то, что видели только охотники и мы, укравшие ключи от ворот. Курганы листьев, щупальца корней, стволы со счёсанной корой.