Выбрать главу

— Дуры! — раздалось сквозь звон в ушах.

Щёлкнула зажигалка. Брат нервно закурил. Рядом в темноте сердито сопела Раххан, но, слава Быку, молчала.

— А-алль, ну А-алль, прости, — протянула я заискивающе. Снова я лепетала этим ласковым детским голоском, снова примеряла образ маленькой девочки — образ, который ненавидела, но в который пряталась, словно в домик, потому что знала: угрюмой, сверкающей глазами сестре всегда доставалось больше. Пусть я тоже получала свою порцию наказания.

— О чём вы, Заур и бесы, думали?! Хотели оказаться на площади у позорного столба?! — прошипел брат, взъерошив короткий ёжик волос. Затянулся. — Я не желаю, чтобы мою семью полоскали на каждом углу. Чтобы за спиной обсуждали, как моих сестёр били палками, словно блудниц.

— Аль, мы не… мы просто…

— Я искал вас по всему городу!

Раххан фыркнула, и у меня затряслись руки: если брат услышал… Отвлекая Альба, я кинулась вперёд и повисла на его плече. Каялась и пыталась его задобрить словами. Иногда подобная тактика работала, иногда — нет, и я отлетала, награждённая новой пощёчиной.

Сегодня Альб отшвырнул меня с особой яростью. Выплюнул, наставив на нас указательный палец:

— Я не позволю сделать из меня посмешище!

Затем его взгляд упал на сумку в руках сестры.

— Что там у тебя?

Я задохнулась. Скулы Раххан напряглись и даже будто заострились. Брат протянул руку и почти дотронулся до холщового бока.

— Там то, что необходимо женщине каждый месяц, — соврала Раххан, не моргнув и глазом.

Брат замер, нахмурившись, а потом осознал, что ему сказали, — и отдёрнул руку от сумки, словно его стегнули кнутом, и весь — весь! — от подбородка до линии роста волос вспыхнул. Посмотрел на Раххан так, будто не верил собственным ушам. Как она могла произнести такое при мужчине?! Немыслимо!

— Тебе, сестра, надо быть скромнее, — Альб сглотнул и отвёл взгляд.

Раххан злорадно улыбнулась:

— Я буду. Обязательно. Обещаю.

Глава 3

Пока Альб возвращал нас домой самыми тёмными и безлюдными тропами (самыми безопасными, по его словам, ибо «я знаю маршруты, по которым патрулируют город») — в общем, пока его спина в чёрной водолазке мелькала перед лицом, я не могла отделаться от мысли. От роя мыслей. Почему не помешала сестре, а спряталась за углом, словна маленькая безвольная овечка, делающая то, что хочет пастух?

Оттого ли, что фанатично, не меньше Раххан мечтала прикоснуться к чуду? Или потому что сестра, если вбивала что-то в голову, никого не слушала?

Следуя за братом от дома к дому, я постепенно осознавала: произошедшее в той злополучной подворотне не просто неприятный эпизод, который забудется со временем и в худшем случае осядет в кошмарных снах. Не то, на что с лёгкостью махнёшь рукой и скажешь: «прошлое — прошлому». А нечто, имеющее серьёзные последствия. Одно из тех событий, о которых говорят «перевернувшие жизнь».

Понимала ли это Раххан? Или для неё цель, как всегда, оправдывала средства? Ради того, что лежало в сумке, она жертвовала не только возможностью завести семью, а — посмотрим правде в глаза — рисковала жизнью, ибо тайны, подобные этой, хранились в Ахароне до первой брачной ночи, а бесчестье смывалось кровью.

Ужас накрыл меня.

Я должна была остановить Раххан! Должна была помешать ей, чего бы это ни стоило. Но слабый голосок в голове, будто и не мой вовсе, упрямо возразил: «Не должна». Я понимала это на неком глубинном уровне, вопреки страхам и здравому смыслу, вопреки даже собственным мыслям по этому поводу.

Пытаясь избавиться от чувства вины, я говорила себе, что отец и брат не поступят с Раххан так… так, как поступают другие отцы и братья.

Нашей семье, довольно известной в Ахароне, принадлежала половина небоскрёба на улице Гнева рядом с Аллеей Статуй в семи километрах от леса, обнесённого стеной. С первого по сороковой этаж. Верхние три — занимали брат с женой, молчаливой девушкой, с которой нам так и не удалось подружиться в силу её замкнутого характера и тридцати двух этажей, оказавшихся непреодолимой преградой. Эсса редко покидала свою территорию и спускалась ниже тридцать седьмого, где располагался домашний храм. Раххан её недолюбливала, считала сумасшедшей и неприятно набожной, хоть и не знала в той мере, чтобы составить объективное мнение.