Виктора передёрнуло. Прав путеец, дурные здесь места. Мёртвые. А ещё — чем-то знакомым веяло от этой черноты. Знакомым, и весьма неприятным.
«…ещё бы оно было тебе незнакомо! Та черная плешь в Грачёвке, ту, что осталась на месте расправы с Блудояром и Хорьком…»
Видимо, он произнёс это вслух, потому что Ева, возившаяся с рюкзаками, сваленными возле будки машиниста, немедленно отозвалась.
— Ты тогда валялся с раненой рукой, а вот я насмотрелась. В точности такой мертвечиной тянуло от этой отметины. Да и в Марьиной Роще, в полосе Мёртвого Леса, нередко попадаются похожие, сама видела. Но там они неопасные — мелкие, выдохшиеся, да и зарастают быстро…
Виктор кивнул. Сам он, правда, не присутствовал при достопамятной экзекуции, учинённой друидами над доверенным палачом Порченого, и предателем-хуторянином, и не видел, как Прорыв — столб чёрного то ли света, то ли праха, выдул, если верить друидам, человеческие души, оставив одни ходячие оболочки. А вот ощущение — мертвенную ауру поляны, отмеченной с тех пор угольно-чёрным кругом — он запомнил накрепко.
Здесь, вблизи почерневших Лес знает сколько годков назад кварталов, ощущение это было другим. С одной стороны, гораздо сильнее, а с другой — не столь острое, не столь пронзительное. Сглаженное временем, что ли?
— И давно здесь так? — он мотнул головой, указывая на раскинувшуюся слева от путей неживую пустошь.
Ева неопределённо пожала плечами.
— Всегда было. Вообще-то сюда никто не заходит — стрёмно, да и незачем. Один из наших, Игнат его звали, наслушался однажды барахольщиков — те, якобы щипали Мёртвый Лес по краям — и сунулся. Так и сгинул.
— Его что, не искали? — удивился Виктор. По Он уже успел убедиться, что в сообществе егерей в плане взаимопомощи всё в порядке.
— Так мы же не знали, куда он отправился. — вздохнула женщина. — а когда забеспокоились, уже больше двух месяцев прошло. Пока слухи собрали, пока «барахольщиков» этих разыскивали — впустую, кстати, так никого и не нашли — ещё месяц долой. Ну и решили, что Игнат, скорее всего, сюда вообще не добрался, а накрылся где-то ещё. Он вообще мутноватый парень был, себе на уме. Так что разузнать что-то, да ещё спустя столько времени…
Ева безнадёжно махнула рукой.
— Давно это было, лет пять назад. Мы после того случая договорились перед проблемными рейдами обязательно оставлять в Норе «выручайки».
«Выручайками» егеря называли запечатанные пакеты с надписанной датой. Пакет отдавали Хранителю Норы, и вскрывали по истечении контрольного срока. После чего — собирали спасательную партию. До сих пор Виктору ни разу не приходилось этого делать — невостребованные же пакеты вернувшиеся в срок владельцы самолично сжигали в камине общего зала Норы. Такую осторожность Виктор вполне понимал — не всякий из этих убеждённых одиночек спешил оповещать друзей-коллег о своих планах.
— Значит, вы больше ничего не узнали об этом месте?
Виктор поймал себя на том, что ему очень важно получить ответ на вопрос. Вот с чего бы? Идти им в другую сторону, ничего особенно неотложного здесь не просматривается…
Чуйка, как говорит Серёга-Бич. Причём — весьма настойчивая. А чуйке в Лесу принято доверять.
— Откуда нам знать? Говорю же — никто туда не заходит. — Еву, похоже, тяготил интерес супруга к «нехорошей» пустоши. — Есть один-единственный человек, который что-то знает наверняка — это Мартин, тот, что живёт в ГЗ. Бич рассказывал, что его как раз здесь Зелёный Прилив застиг — ещё тогда, тридцать лет назад. Так и шёл отсюда до Воробьёвых гор со стаканом своим знаменитым. Только он почему-то об этом никому не рассказывает. Спросишь — трясётся, заикается и замолкает. А потом уходит в запой дня на три. Видать, хлебнул лиха мужик…
О Мартине, настоящем кладезе лесных баек и легенд, живой достопримечательности Гласного Здания, прижившейся под крылышком завлаба экспериментальной микологии, Виктор уже был наслышан. По большей части — от того же Сергея-Бича.