С этими словам она перекрестилась, села, подтянув колени к подбородку, и потянулась к покрывалу…
Не знаю, что произошло со мной в эту секунду. Волна не то ярости, не то похоти накрыла меня с головой. Глядя сверху вниз на эту маленькую женщину, на прелестное создание со спутанными темными волосами и бледным испуганным личиком, осеняющее себя крестным знамением, я вдруг почувствовал, что в душе моей бушует неистовая буря эмоций.
– Как ты смеешь так играть со мной?! – проревел я и повалил ее на спину.
Пеньюар распахнулся, и взору моему открылись ее маленькие груди, манящие и возбуждающие.
В следующую секунду я уже срывал с себя одежду.
Кэтрин пронзительно завизжала. Взгляд ее был полон ужаса.
– Нет, Джулиен, нет! – кричала она.
Но я уже подмял свою жертву под себя, раздвигая ее ноги и разрывая ткань пеньюара, мешавшего мне припасть к ее телу.
– Джулиен, прошу тебя, не делай этого, – взывала она отчаянным, умоляющим голосом. – Это же я, Кэтрин, твоя сестра.
Но остановиться было выше моих сил. Совершив то, чего требовало мое вышедшее из повиновения тело, я встал с кровати и подошел к окну. Сердце бешено колотилось. Случившееся представлялось мне невероятным, невозможным.
Кэтрин, свернувшись на постели в комочек, тихонько всхлипывала, а потом вдруг вскочила и бросилась в мои объятия.
– Джулиен! Джулиен! Джулиен!.. – едва слышно повторяла она.
Что означал этот жест? Мне показалось, она, как встарь, просит у меня защиты… Защиты от самого себя?
– О, бедное мое дитя, любимое дитя, – прошептал я в ответ. И вновь, не в силах совладать с собой, я принялся осыпать ее поцелуями.
И то, что произошло между нами, повторилось вновь – и еще раз, и еще, и еще…
А через девять месяцев появилась на свет Мэри-Бет. К тому времени мы все уже жили в Ривербенде, и, должен признаться, даже вид Кэтрин стал для меня невыносим.
Я не осмеливался домогаться ее под крышей родного дома. Впрочем, полагаю, она в любом случае решительно пресекла бы мои посягательства. То, что случилось дождливым летним вечером, навсегда было изгнано из ее памяти. Она не сомневалась, что носит под сердцем ребенка Дарси, и, без конца перебирая четки, молилась о не рожденном еще малыше.
Однако для всех прочих произошедшее между нами отнюдь не осталось тайной. Слух о том, что я обрюхатил родную сестру, распространился с потрясающей быстротой. Имя мое стало настоящей притчей во языцех. Бесчисленные наши кузены взирали на меня как на исчадие ада. Из Фонтевро прибыл Тобиас, сын покойного Августина, – исключительно с целью предать меня проклятию и во всеуслышание заявить, что я – орудие дьявола. Даже те, кто не осмеливался вслух выражать порицание, осуждали меня втихомолку.
Что касается моих приятелей по карточным играм и походам в публичные дома, то они, без сомнения, находили мой поступок совершенно диким, выходящим за всякие рамки. Однако, убедившись, что я не изменяю прежним привычкам и не выказываю ни малейших признаков раскаяния, они предпочли не портить со мной отношений. В конце концов я сделал для себя один весьма важный вывод: какой бы грех вы ни совершили, держитесь как можно невозмутимее, и окружающим останется только примириться со случившимся.
Тем временем до появления ребенка на свет остались считанные дни. Вся семья ожидала этого события, затаив дыхание.
А Лэшер? Всякий раз, когда мне случалось его увидеть, он оставался спокойным и бесстрастным. Невидимый для Кэтрин, он постоянно держался поблизости от нее.
– Это все его проделки, – заявила мать. – Уверена, это он толкнул Кэтрин в твои объятия. Так что тебе не о чем терзаться. Да, твоя сестра осталась вдовой, но она должна еще рожать. Всем известно, что она обязана произвести на свет дочь. Так почему бы отцом девочки не стать тебе – с твоим-то колдовским даром? По моему разумению, идея отнюдь не плоха.
Я предпочел более не касаться сей щекотливой темы в беседах с матерью.
В отличие от нее я вовсе не был уверен, что ответственность за совершенный кровосмесительный акт лежит на Лэшере. Не уверен я в этом и по сей день. Одно могу сказать точно: ни за одно удовольствие из всех, что довелось мне испытать в жизни, я не заплатил так дорого, как за обладание Кэтрин. Я, Джулиен Мэйфейр, не знавший прежде угрызений совести даже после многочисленных убийств, терзался от сознания собственной низости, жестокости и развращенности.
Еще до рождения Мэри-Бет рассудок Кэтрин помутился. Однако никто не замечал этого.
Как я уже упоминал, после того, что произошло тем страшным вечером в особняке на Первой улице, сестра без конца бормотала молитвы, перебирала четки да вела бесконечные разговоры об ангелах и святых, причем лепет ее по наивности своей годился лишь для маленьких детишек.
Но вот наступила ночь рождения Мэри-Бет. Начавшиеся схватки были столь болезненными, что Кэтрин кричала почти не переставая. Я не выходил из ее спальни, где помимо меня толкалась пропасть всякого народа: доктор, темнокожие повивальные бабки, Маргарита и множество слуг.
Наконец испустив последний душераздирающий вопль, Кэтрин разрешилась от бремени. Мэри-Бет явилась на свет – восхитительное, прелестное дитя, даже в час рождения поразившее всех своей недетской женственностью. Головку девочки покрывали густые черные кудри, крошечные ручки и ножки удивляли изяществом. Под пухлой верхней губкой даже сверкал один зуб. Очаровательное создание сообщило о своем приходе в мир громким, требовательным, но на удивление благозвучным и мелодичным плачем.
Старый доктор подал мне малышку.
– Eh bien, мсье, вот она, ваша племянница, – торжественно провозгласил он.
Любуясь новорожденной дочерью, я краешком глаза заметил колеблющиеся очертания Лэшера, моего злого духа. На этот раз он предпочел не принимать видимого обличья, дабы никто из собравшихся в комнате Кэтрин не мог его разглядеть. Он стоял за моим плечом, прозрачный и расплывчатый, и прикосновения его рук были нежны как шелк.
И тут я с изумлением увидел, что новорожденная малышка пристально смотрит на Лэшера. Вне всяких сомнений, она тоже его видела! Прелестный ротик тронула улыбка.
Теперь она уже не плакала. Крошечные кулачки сжались и разжались. Я коснулся губами ее нежного лобика. Сомнений не оставалось: на моих руках лежала могущественная ведьма. Исходивший от нее аромат сверхъестественной силы можно было уподобить лишь аромату духов.
И тут в голове моей прозвучал голос духа, и слова, им произнесенные, были исполнены угрозы и зловещего смысла.
– Ты поработал на славу, Джулиен. И в полной мере выполнил свое предназначение.
Я замер точно громом пораженный. Каждый слог, каждый звук этой похвалы словно медленно оседали в моем сознании и тяжким бременем ложились на душу.
Правая моя рука медленно скользнула под белоснежные кружевные пеленки и коснулась слабой шейки ребенка.
Большой и указательный пальцы крепко прижались к нежнейшей коже по обе стороны этого хрупкого стебелька. Никто из присутствовавших не замечал моих манипуляций.
– Нет, Джулиен! – раздался предостерегающий голос в моем сознании. – Ты этого не сделаешь!
– Послушай, – мысленно обратился я к своему тайному собеседнику, – не кажется ли тебе, что я тебе еще нужен? Нужен для того, чтобы впредь оберегать и лелеять это дитя. Оглянись вокруг, призрак. Посмотри на все с мудростью человека. Ведь тебе в отличие от пустоголовых ангелов не занимать проницательности. Что ты видишь? Старую каргу, выжившую из ума несчастную женщину и крошечную девочку. Кто научит новорожденную ведьму тому, что ей необходимо знать? Кто защитит ее и направит на верный путь, когда она начнет проявлять свои колдовские способности?
– Джулиен, но я вовсе не намеревался причинить тебе хоть какой-то вред. И ты об этом знаешь.
В ответ я расхохотался. Окружающие подумали, что меня забавляют гримасы новорожденной. Меж тем девочка явно не сводила глаз с того, кто стоял за моим плечом и по-прежнему оставался невидимым для остальных. Я отдал малышку нянькам, и они распеленали ее, чтобы искупать и отнести к матери.