Да-а-а… Удивительные люди в этой Таламаске! Мона вспомнила о том, что тетушка Беа собирается замуж за одного из них, и в голову ей вдруг пришло странное сравнение: ей представилось, будто большая жирная муха запуталась в липкой паутине.
Ох уж эта Роуан Мэйфейр! И как она только сумела ускользнуть из цепких рук Моны? Но факт остается фактом: Моне ни разу не доводилось и пяти минут побыть с Роуан наедине. Столь трагическое обстоятельство стоило запечатлеть в файле под именем WS\MONA\DEFEAT [5].
Однако Мона все же сделала одно верное наблюдение: Роуан очень боялась той силы, которой обладала. Впрочем, боялась не только она, но и все остальные.
Как ни странно, но Мону эти силы ничуть не пугали. Она чувствовала себя кем-то вроде виртуоза-танцора, приближающегося к вершине своего мастерства. Ее рост составлял пять футов и один дюйм, и, судя по всему, выше она уже не будет, а тело ее созревало буквально на глазах.
Ей нравилось ощущать свою силу и непохожесть на других. Нравилось читать чужие мысли и видеть то, чего не видят другие. То обстоятельство, что человек, который находился при тете Дейрдре, оказался призраком, сильно ее взволновало, но не слишком удивило. Как будто она об этом уже знала. Жаль, что ей так и не удалось попасть в дом в те дни!
Но они ушли безвозвратно в прошлое. Что было, то было. И нужно уповать только на то, что имеется в распоряжении в настоящее время. Надо заметить, некоторые обстоятельства просто наводят ужас. После исчезновения Роуан Мэйфейр, которое взбудоражило всю семью, стали всплывать весьма нелицеприятные подробности происшедшего. Но Мона должна выяснить все сама. Ради этого она оказалась в эту ночь перед небезызвестным домом, в котором никого, кроме Карри, не было.
Она не заметила, как перестала ощущать запах, преследовавший ее у бассейна. Возможно, она к нему привыкла. Тем не менее он никуда не исчезал.
Все складывалось как нельзя лучше.
Мона прошла вдоль задней террасы, проверив одну за другой многочисленные двери, ведущие с улицы в кухню. Хоть бы одну из них забыли запереть! Но не тут-то было. Генри исполнял свои обязанности с особой тщательностью, запирая все замки и засовы, словно это был не дом, а крепость. Ну да ладно, это пустяки. Мона знала, каким образом можно проникнуть внутрь.
Она тайком прокралась к задней части дома, где находилась старая кухня, которая теперь служила ванной, и взглянула вверх, на окно. Вряд ли кому пришло бы в голову его запирать — ведь оно находится достаточно высоко от земли. Оставалось решить, как до него добраться. Тогда Моне пришло в голову воспользоваться одним из больших, но довольно легких мусорных баков, сделанных из пластмассы. Она спустилась вниз по аллее, взяла один из баков за ручку, и — о чудо! — без особого труда подтащила его к стене дома. Поставив бак под окном, Мона вскарабкалась на черную крышку, которая затрещала у нее под ногами, и дернула зеленые ставни. Они поддались, хотя и не сразу…
Мона надавила снизу вверх на раму. Сначала та поднялась легко, но на половине дороги застряла. Тем не менее образовавшегося отверстия оказалось вполне достаточно, чтобы пролезть. Мона рисковала лишь испачкать платье о запылившийся подоконник, однако на это можно махнуть рукой. Подтянувшись на руках, она проскользнула внутрь и буквально свалилась на покрывавший пол резиновый ковер.
Наконец-то! Она внутри дома на Первой улице!
Конечно, ее появление сопровождалось немалым шумом, и потому Мона на секунду замерла посреди ванной комнаты и прислушалась. Озираясь по сторонам, она сумела разглядеть блеск старого фарфорового унитаза и мраморный бортик душевой. На память ей вдруг пришел давний сон — последний из тех, в которых являлся дядюшка Джулиен. Он привел ее в этот дом и вместе с ней поднимался по лестницам.
Сейчас Мона уже наверняка позабыла бы подробности этого сна, если бы не записала его содержание в свой компьютерный дневник — в файл WS\DREAMS\JULIEN [6]. Там же были зафиксированы и все другие сны, связанные с дядюшкой Джулиеном. Теперь она вспомнила этот файл, который перечитывала много раз, однако воссоздать подробности самого сна никак не удавалось.
Дядюшка Джулиен включил виктролу, ту, которую так хотелось заполучить Моне, и начал танцевать. На нем был длинный стеганый атласный халат. Дядюшка говорил, что Майкл для их семьи чересчур хорош. Но даже совершенство ангелов имеет свои пределы.
— Понимаешь, Мона, абсолютное добро передо мной почти всегда было бессильно, — произнес он со своим очаровательным французским акцентом. Во всех снах он разговаривал с ней по-английски, несмотря на то что она прекрасно знала французский. — Но для окружающих людей, за исключением себе подобных, идеальный человек всегда является помехой.
Идеальный человек… В файл MICHAELона записала: «Великолепен и восхитителен до чрезвычайности. Исключительное совершенство».
И далее сделала комментарий: «Мысли о Майкле Карри: после сердечного приступа он стал привлекательнее прежнего. Теперь он похож не то на огромное чудовище с раненой лапой, не то на рыцаря со сломанной рукой, а больше всего, пожалуй, — на хромоногого лорда Байрона».
Она всегда находила Майкла парнем что надо, так сказать, стоящим того, чтобы за него побороться. И не нуждалась в дополнительных указаниях на этот факт. Правда, слушая дядюшку Джулиена во сне, она лишний раз утверждалась в своей решимости завоевать Майкла. Кроме того, Джулиен рассказывал ей о собственных любовных похождениях. О том, в частности, как на чердаке особняка на Первой улице соблазнил бабушку Эвелин, которая тогда была не старше теперешней Моны. От их незаконного союза появилась на свет бедная Лаура Ли — мать Гиффорд и Алисии. Перед смертью дядюшка Джулиен отдал бабушке Эвелин виктролу.
— Убери ее из этого дома, пока не явились они, — сказал он. — Унеси ее подальше отсюда и сохрани…
— …Это был безумный план, — продолжал рассказывать он Моне во сне. — Понимаешь, Мона, я никогда не верил в колдовство. Но нужно было что-то предпринять. Мэри-Бет начала сжигать мои книги. Она делала это прямо на улице, вернее сказать, на лужайке, унижая перед всеми мое человеческое достоинство. Виктрола была для меня чем-то вроде маленького колдовства. Маленьким чудом, средоточием всей моей воли.
Пока Джулиен рассказывал о своем «безумном плане», Моне было все ясно и понятно, но когда она на следующий день попыталась восстановить в памяти их разговор, то поняла, что почти все забыла. Ну да ладно. Итак, виктрола. Дядюшка Джулиен хотел, чтобы она оказалась у Моны. Ей всегда было по душе разного рода колдовство.
Любопытно было бы узнать, что же произошло с этой проклятой виктролой.
Джулиен навлек на себя все неприятности (если считать неприятностью то, что он спал с тринадцатилетней Эвелин) в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда отдал виктролу Эвелин. Когда же та попыталась передать реликвию Моне, между Гиффорд и Алисией разгорелась страшная ссора. Девочке тогда думалось, что наступил самый черный день в ее жизни.
Она никогда не видела такой ожесточенной схватки между сестрами.
— Ты не отдашь ей виктролу! — в запале кричала Гиффорд.
Подбежав к Алисии, она влепила той несколько пощечин. Затем начала выталкивать ее из спальни, в которой находилась виктрола.
— Ты не имеешь никакого права вмешиваться. Она моя дочь, а не твоя. Старуха Эвелин велела отдать эту вещь ей! — в свою очередь орала Алисия.
Несмотря на то что они дрались с ожесточением девчонок-подростков, бабушка Эвелин, которая все это время находилась в гостиной, просила Мону не обращать на них внимания:
— Гиффорд ничего дурного с виктролой не сделает. Рано или поздно она все равно станет твоей. Никто из рода Мэйфейров не способен ее уничтожить. Что же касается жемчуга, то пусть он пока хранится у Гиффорд.
Что-что, а жемчуг интересовал Мону меньше всего.
Своей непродолжительной речью бабушка Эвелин исчерпала запас красноречия на три или четыре недели вперед.
После этого скандала Гиффорд тяжело заболела и провалялась в постели несколько месяцев. Ссора истощила ее жизненные силы, чего, впрочем, и следовало ожидать. Дяде Райену пришлось увезти ее в Дестин, во Флориду, чтобы дать возможность отдохнуть на взморье. Приблизительно то же самое произошло и после похорон Дейрдре. Здоровье тети Гиффорд вновь так сильно расшаталось, что Райен в очередной раз отправил ее в Дестин. В тяжелые минуты жизни она всегда сбегала в свое прибрежное жилище — современный дом, никоим образом не связанный ни с какими таинственными историями. Там на белом песчаном пляже под плеск прозрачных волн ее душа находила покой и умиротворение.