В комнате Гвиеры было полно всяких красивых мелочей: статуэтки, брелочки, светильники и бубенчики на жалюзи.
— Чего тебе налить?
— Чего-нибудь покрепче.
Женщина вернулась от бара с двумя бокалами и грациозно опустилась на диванчик рядом с Катей.
— Держи. Рассказывай.
— Что рассказывать? Что у нас все плохо? Ты и так это поняла.
Горький напиток обжег горло и приятно согрел грудь.
— Я думала, ты спишь с ним, — призналась девушка.
— С командором? Нет, это блюдо слишком сложное для меня. Я спала с Себастьяном, пока тот не узнал, сколько мне лет.
— Ты — с Севой?
— А что тебя удивляет? Он добрый, пылкий, горячий, смешной. Он мне нравится. Но видимо, все закончилось.
— Почему?
— Мне восемьдесят шесть лет от рождения.
Катя ахнула.
— Сколько?..
— Да, и его это тоже шокировало. Такая вот грустная история. Ну а ты?
— А я ни с кем. Смешно, правда?
— Не очень. А можно спросить, почему?
— Потому что он холодный, агрессивный и циничный… И мне даже некому поплакаться.
Гвиера поиграла замысловатым кулоном, висевшим на ее прелестной шейке.
— Мне можешь. В любое время. Я уже достаточно стара для чужих слез.
Катя прошлась по комнате, рассматривая детали, и снова вернулась на диван.
— Плакаться? Это едва ли поможет кому-нибудь из нас… — и добавила с горечью в голосе, — Да я бы полмира взорвала, лишь бы завоевать вновь хоть кусочек его тепла.
— Слова истинной девы-воительницы, — заметила Гвиера. — Что ж, пожалуй, я могу тебе кое-что посоветовать, тем более что удача сейчас на твоей стороне.
— Ты шутишь?
— Нет. Знаешь, из-за чего почти истребили павианов-горгулий? Из-за уникальных свойств их мускуса.
Катя оживилась.
— Чего-чего?
— Из жировой смазки их шерсти первые поселенцы Астериона получали мощнейший афродизиак из всех когда-либо существовавших.
— Да ты что, — изумленно проговорила девушка, — А рецепт?
— Я его знаю. Принеси мне клочок шерсти нашего павиана, и я помогу тебе разбудить в командоре страсть. Ну а все дальнейшее уже будет зависеть только от тебя.
— Да, конечно!
Катя вскочила с дивана, но Гвиера цепко ухватила ее за край одежды.
— Эй, ты куда, воительница? — смеясь, запротестовала она. — Пристрелишь бедного павиана в его клетке? И что потом будешь мужу объяснять?
Катя застыла на месте.
— Да… Логично. И как же быть? Снотворным его отключить?
— С ума сошла? Любой препарат такого рода в сочетании со стимуляторами убьет его.
— А зачем ему стимуляторы?
— Шутишь? Командор, спасая тебя, выбрал экстренный режим парализации. Он вообще мог не проснуться. Так что на стимуляторах красавчику сидеть еще очень и очень долго.
— Так как же?
— Как-нибудь. Ты же никогда не сдаешься, верно?
Унюхав ее запах, павиан ринулся в бой с силовой клеткой. Он выл, визжал, свистел и клацал зубами. У Кати по спине озноб прошел.
— Привет, тварь.
Павиан повис на перекладине с угрожающим ворчанием.
— Гвиера со мной в сговоре, так что твое любимое мясо ты теперь будешь получать только от меня. Ты хочешь жрать, тварь?
Катя отрезала кусок сырого мяса и бросила в кормушку. Зверь, выхватив его обеими лапами, сначала долго его обнюхивал, но потом наконец съел.
— Молодец. Вот так, теперь следующий кусок…
Воевать оказалось ничуть не легче, чем ждать.
Катя жестоко ошиблась, полагая, что пережитая война их сблизит. Теперь она вовсе не понимала Николая, а тот устал пытаться делать вид, что старается ей что-то объяснить.
Самый страшный разговор произошел уже после, когда оба никак не могли найти работу, и жить приходилось на инвалидную пенсию Николая в буквальном смысле впроголодь.
Катя уже не могла точно вспомнить, из-за чего все началось. Она кричала, что все делала ради него, такого бездушного и неблагодарного, а Николай кричал в ответ, что не просил ни о какой жертве. Он обвинял жену, что та перестала походить на женщину, а оскорбленная Катя вопила, что и он в последнее время не очень-то мужик, и так продолжалось несколько часов.
Потом не разговаривали несколько дней.
Первая реплика, которую Николай произнес после ссоры, была связана с новой работой на Астерионе.
Так из солдат они стали лешими.