Они собирались на ловлю поречников как на битву. Перешучиваясь, проверяли обмундирование.
— Это которая бестия по списку? — интересовался Сева.
— Что-то рано, Себастьян, ты этим вопросом задался. Мы, можно сказать, только пахать начали.
— Но командор, ведь всегда хочется знать, сколько процентов вспахано, а сколько еще впереди.
— Тогда представь, Сева, что стоишь ты на вершине холма, на восходе солнца, а вокруг тебя — необъятная целина. Ну что, готовы? Тогда по машинам! — приказал Николай, и команда отправилась в путь.
Катя подставляла лицо утреннему солнцу, сонно щурилась. Ненавистный заповедник скоро вырубят, и никто даже пальцем не пошевелит, чтобы спасти его. Вчера она полночи провела в сети и поняла: никто не знает истинного перечня животных и растений, существующих здесь. Начальство исказило факты, а опровергнуть их некому. А значит, скоро у Николая останется только она одна.
Вторую половину ночи Катя просидела возле клетки павиана. Он теперь гораздо спокойней относился к ее присутствию, не кричал, а только посвистывал и ждал угощения. Девушка поняла, что он не любит высокого тембра голоса и резких движений, и стала внимательно следить за собой в его присутствии. Вчера она смогла подойти к клетке совсем близко, а животное не проявило обычной агрессивности, только некоторое беспокойство.
«Кажется, дело движется. Только медленно, надо бы поторопиться», — думалось девушке, но на душе впервые за столько времени было светло.
У Кати появилась надежда.
Поречники — здоровые болотные свинки, темно-коричневого цвета, бородавчатые, отличающиеся верблюжьей привычкой плеваться своей вонючей травяной жвачкой. Причем, весьма метко. Поэтому вся команда водрузила на лица защитные маски, и Бакай повел по следу. Болотная жижа весело чавкала под ногами, тучи гнуса садились на прозрачную маску и мешали смотреть. Плотные перчатки и резиновые шлемы на голову и шею делали лесничих похожими на работников опасного производства.
— Я охреневаю, ребята, как же поречников заживо не сжирают за лето? — начал философскую тему Сева.
— А ты бы стал жрать такую вонючку? — спросила Катя.
— Захочешь выжить — разбирать не станешь, — хмыкнул Бакай.
— Ну уж нет, лучше от голода сдохнуть, чем от газов, — запротестовал Сева.
И в этот момент Бакай поднял руку, и вся группа осторожно, почти бесшумно двинулась за следопытом.
Поречники появились как всегда неожиданно. Взяли и всплыли из болотной жижи, сразу пять особей, все маленькое стадо.
— Давай! — крикнул командор. Чушки с перепугу взвизгнули, самый здоровый хряк звучно рыгнул, и в людей полетел темно-зеленый ком.
— Ложись! — завопил Сева, но Бакай увернуться-таки не успел. Мерзкая на вид и отвратительная по запаху дрянь залепила ему всю маску.
Три поречника были подбиты, остальные повизгивая умотали дальше на болота.
— Ха-ха, ну как, Бакай? Разбирать не станешь? — захихикал Сева.
— Давайте быстрее, пока те подкрепление не привели. А то нас здесь лет пять откапывать будут, — Николай подошел осмотреть особей.
И тут откуда-то раздалось странное бульканье, хлюпанье.
— Это что-то с ними? — поинтересовалась Катя.
— Не знаю.
Обойдя хрюшек на всякий случай сзади, Сева присел на корточки и прислушался.
— Не, это не они, это…
И в этот момент из одного поречника полилось как из дырявого биотуалета.
— О неееееет! — завопил Себастьян, но уже было поздно.
Бедняга вспомнил весь свой словарный запас, а команда еще долго никак не могла успокоиться. Согнувшись в три погибели, все хохотали до слез, даже оплеваный Бакай.
— Ха-ха-ха, как смешно! — огрызнулся Сева. — Кое-кто оплеванный мог бы вообще посопеть в сторонку!
— Уж лучше оплеванным, чем обосранным, — хихикнул Бакай. Сева с тоской посмотрел на свой костюм и брезгливо сморщился.
— Да уж, наверное. Черт, почему Гвиера не предупредила, что они не только плюются метко, но еще и срутся?
— Потому что это первый зафиксированный случай меткого подлезания мишени к орудию! — ответил за Гвиеру командор. — Сева, тебе на роду написано прославиться.
Не будь это командор, Сева нашелся бы, что ответить.
Катя назвала его Квазимодо.
Павиан чавкал мясо, а она наблюдала, как он ест, и разговаривала с ним.
— Ты даже представить себе не можешь, Квазик, что такое — человеческая речь. Хочешь сказать одно, а говоришь совсем другое. Просто несет, как бедного сегодняшнего поречника, и еще даже не успеваешь договорить слово, а уже понимаешь, как оно неуместно и что жалеть будешь. А слово хватается за слово, и все.