— Да ты соплячка еще! Брысь в ванную, и без глупостей!
— Мне девятнадцать лет, я учусь в юридическом университете и я уже не соплячка! — крикнула она в ответ, чувствуя, как закипают слезы, — И я люблю тебя. Давно. Сам знаешь.
— Катя, ты дочь моего друга, я старше тебя на пятнадцать лет, и я не могу… ты для меня — ребенок!
— Ребенок?
Она одним движением стащила с себя кофту вместе с курткой. Разгоряченная, с прилипшими к обнаженным плечам длинными прядями волос, Катя рывком расстегнула тугой лиф, освобождая упругую нежную грудь.
Николай онемел. Как зачарованный, он смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Наконец шумно выдохнул и сел. Выпил залпом содержимое бокала.
— Мне надо еще выпить, — пробормотал он, и уже хотел было направиться за добавкой, но прямо перед ним возникла Катя.
— Ты только не думай, что я шлюха. Я… я никогда не была и не буду ничьей, кроме тебя, — проговорила она и, опустившись на пол у кресла, пылающей щекой прильнула к его колену.
Пустой бокал выскользнул из подрагивающих разжавшихся пальцев и с глухим стуком упал на покрытие.
— Какого черта… какого же черта…
Он повернул к себе ее лицо и больно прижался лбом к ее лбу.
— Кать, я пьян, я очень пьян и я…
Девичья ладошка нежно коснулась колючей щеки, и Николай взорвался. Он целовал ее улыбку, и соленые от слез глаза, и руки, торопливо расстегивающие сорочку у него на груди.
Его ненасытные губы были горячими и жесткими.
Утром Катя долго боялась открыть глаза. Когда наконец это пришлось сделать, она увидела, что Николай, приподнявшись на локте, смотрит на нее. Поежившись, девушка натянула повыше плед. Она знала наперед, что произойдет дальше. Николай станет извиняться и сожалеть, скажет, какую страшную ошибку они совершили, сошлется на алкоголь, быстро оденется и выйдет в кухню, чтобы не видеть, как одевается она.
— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.
Ее глаза широко распахнулись от изумления.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты жила в моем доме. И сам поговорю с твоим отцом.
— Цыпа-цыпа-цыпа!
Сева, осторожно переставлял ноги в густой траве, как цапля на болоте, и согнувшись в три погибели искал малыша белошейки.
— Цыпа-цыпа!
— Не всех зверей еще распугал? — ехидно поинтересовался голос Гвиеры в наушнике.
— Может, поможешь, вместо того чтобы издеваться?
— Непременно, как только ты признаешь свою неправоту и извинишься за вчерашнее.
Себастьян отмахнулся и в очередной раз полез в кусты.
— Цыпа-цыпа, маленький! Иди к папочке!
Гвиера тонко засмеялась:
— Дурачок. Иди к убитой самке, замри и жди. Детеныш вернется к ней.
Сева охнул, выпрямился и вытер пот со лба.
— Черт, я должен был сам догадаться!
Женщина промолчала.
— Ладно, я был неправ. Просто я чуть не упал, когда узнал…
— Генная инженерия и модернизация повсеместно используется у меня на родине, и в этом нет ничего дурного. Вы тоже могли бы сделать свои тела идеальными, а век более долгим. Сколько в среднем живут земляне? Сто двадцать-сто тридцать? А могли бы в два раза дольше, если бы не ваша детская приверженность древней религии, которая всего боится.
— Это противоестественно.
— Что именно?
— Иметь задницу и сиськи двадцатилетней, когда по возрасту ты старше моей бабушки!
— Севушка, не груби. А то снова обижусь.
Просидев примерно полчаса, Себастьян увидел детеныша белошейки. Нелепый, на четырех тоненьких лапках, размером не крупнее болонки, он осторожно пробирался сквозь траву к телу матери. Видимо, малышу еще не исполнилось и месяца, потому что все его туловище еще покрывал мягкий серый пушок. Молодой человек медленно вытащил из одного из многочисленных карманов тончайшую сеть и приготовился к броску, как вдруг маленький белошейка повернул к нему свою маленькую головку, издал странное верещание и рванулся…прямо к Севе. Тыкаясь крошечной мордочкой ему в штанину и удовлетворенно застрекотал.
— Чой-то он? — растерянно проговорил Себастьян.
— Какая прелесть… — пропела в наушнике Гвиера, — видишь ли, белошейки усыновляют чужих детенышей, брошенных без попечения. Он принял тебя за новую маму!
Крошка заливался стрекотанием и щурил свои глупые желтые глаза от удовольствия.
— Отлично, блин! Новая мама для ящерицы. А когда-то был вторым пилотом истребителя «Хагалаз». Динамика жизни, мать ее, — Сева осторожно протянул ему палец. Глаза малыша распахнулись, он смешно закудахтал и полез в брючину.
— Эй, погоди! Ха-ха-ха! Щекотно же! Хи-хи-хи, вылезай!
— Ты можешь совершенно спокойно возвращаться на базу. Не волнуйся — он теперь от тебя не отстанет.
— Надеюсь, на базе ты подыщешь себе мамашу посимпатичней, чем я, — пробормотал Сева. — Ну что глазами хлопаешь, цыпленок? Пошли.
Гвиера пожалела, что с Себастьяном не оказалось напарника. Ей бы очень хотелось увидеть эту картину со стороны: могучий хорошо вооруженный мужчина и беспомощное пушистое существо, шествующие по лесной дороге.
В ту далекую ночь она не смогла уснуть.
Горячая чашка чая приятно обжигала руки, но не могла согреть. Катя смотрела прямо перед собой, пытаясь понять, что теперь ей делать. Мир вокруг нее рушился с таким скрежетом, что хотелось зажать уши руками и закричать.
Вскоре в кухню вышел Николай.
— Ты чего не спишь?
— Мне грустно, вот и все.
— Ничего себе вот и все! — он сел напротив, забрал у нее чашку и шумно из нее отхлебнул. — Выкладывай. Учти, мне завтра на службу, так что я должен выспаться.
Катя вздохнула.
— Тебе не понравится.
— Итак?
— Я не выйду за тебя замуж.
Николай присвистнул.
— Хорошенькие новости. В тебе проснулся мандраж белого платья? Давай красное купим.
Катя грустно улыбнулась и покачала головой.
— Дело не в мандраже. Я… В общем, мне сегодня звонил доктор Черных, и… — она глубоко вздохнула, набираясь храбрости. — У меня никогда не будет детей.
Николай помолчал и еще раз отхлебнул чаю.
— Дети — это такие маленькие розовые существа, которые умеют только пачкать подгузники и много и звонко орать?
Катя всхлипнула.
— Не помню, чтобы я когда-нибудь говорил, что мечтаю о таком счастье, но если ты считаешь, что оно необходимо, можем завести парочку мальчишек. Ну или если настаиваешь, можно еще и двух девчонок в придачу. На большее я не согласен!
— Коля, я не смогу родить, даже полмальчика или одну пятую девочки!
— Оно и к лучшему. Полмальчика — это некрасиво. Катенька, а для чего по-твоему человечество придумало генную инженерию и зачатие в пробирке?
— Ты хочешь детей, рожденных вопреки законам человеческого естества?.. Некоторые называют их проклятыми!
— Выбрось из головы всю эту религиозную дурь. Сдохнуть тоже естественней, чем носить кардиостимулятор, однако все выбирают второе. По мне так вообще держать бы их в той пробирке лет до пяти.
Девушка растерялась.
— Но как же… А если… А если узнают? Его же травить будут!
— Переедем. Так что все твои страхи — очередной мухослон.
Николай почесал ляжку, потянулся и встал.
— Пойдем-ка спать, мой милый ортодокс. Завтра трудный день.
Разговор проходил на открытой верхней веранде, откуда члены комиссии могли любоваться великолепным видом. Крутой обрыв, выстеленный мелким кустарником и малахитовой зеленью травы, вел к холмистым берегам речушки с мутной илистой водой. Сразу же за рекой блестело изумрудным цветом ожерелье из мелких болот, а потом начинался непролазный лес.
Несмотря на свою многочисленность, на самом деле комиссия состояла всего из двух человек, окруженных целой свитой телохранителей и секретарей. Низкорослый и лысоватый уроженец Астериона, Рай Ванской (которого на базе частенько называли Вонючим Раем) являлся непосредственным директором заповедника. Второй, Дмитрий Горан, был советником по вопросам экологии. И сейчас эти двое рассматривали документацию, сравнивали со своими файлами и мило беседовали друг с другом так, будто лесничих здесь и вовсе не было. Команда вопросительно поглядывала на Якушева, но тот чего-то выжидал.