Она не знала, что прорвало завесу: поток боли или этот крик души, но слабый звук, что у нее получился, – это огромная победа. Именно после того, как он прорвался, она стала ощущать свое пересохшее горло и нестерпимую слабость во всем теле. Никогда бы Ирина не подумала, что эти два, в общем-то, плохих признака состояния здоровья могут так обрадовать человека. Эти два, да еще боль. Но к боли она уже стала привыкать. Та, прорвавшись к ее сознанию, отхлынула и собралась где-то в области правой ноги, поглядывая на хозяйку озорными глазками нашкодившего котенка.
Странное ощущение – изучать собственное тело, словно только что с ним познакомилась. «Ноги – на месте, правая только болит. Руки тоже на месте – правую кисть, перебирая пальчики, кто-то держит. Голова?…» Попыталась повернуть ее, но новый взрыв боли в ее правой половине заставил отказаться от этого намерения. «Что-то слишком много у меня болит – значит, точно не умерла». Все тело прижимала к постели невероятная слабость, и… очень хотелось пить.
– Пить… – Ира не узнала свой голос. Он был хриплый, чужой и очень тихий. Попыталась прокашляться, чтобы громче повторить просьбу, но все силы ушли на столь малое и выматывающее действие одновременно – покашливание. Второе «пить» застряло в пересохшем горле, зацепившись за пересушенные связки. Но кто-то услышал слабые попытки девушки достучаться до окружающих. Влажная салфетка промокнула губы, и живительная вода попала в рот. С трудом Иринка разлепила веки, точнее, только левое – правый глаз открываться категорически оказывался. «Ну и ладно», – беззаботно подумала девушка.
Яркий свет люминесцентной лампы, висящей над кроватью, ослепил, но постепенно размытые темные и радужные пятна собрались в лицо. Симпатичное, встревоженное, девичье лицо. Ее собственное лицо.
– Алинка, – одними губами, почти беззвучно прошептала девушка.
Сестра улыбнулась и еще раз протерла ей губы салфеткой.
– Тихо, не надо…
Что «не надо» Ирина не знала. Правда, если бы даже что-то и было надо, сил на это совершенно не хватало, поэтому она просто закрыла глаз. На душе от того, что рядом сидела сестра, стало очень тепло. Алина жива и здорова, сидит рядом, держит ее за руку, ухаживает за ней. Ради этого стоит и очнуться хотя б на минутку. Теперь и помирать не страшно.
Кривила душой Ира: страшно помирать, до чертиков страшно. Потому и цеплялась за жизнь, как утопающий за соломинку, поэтому, с перепугу, и убила ящера. А теперь точно не собиралась сдаваться – зря, что ли, терпела пытку одиночеством в собственной голове? «Блин, зря напомнила!» Через прикрытое веко проникал свет и его розовый оттенок был слишком похож на радужную пелену, окутывающую ее сознание, когда она была в коме. Ирина, отгоняя дурные мысли, открыла глаз. Алина никуда не делась, значит, не померещилось.
– Как ты? Болит что?
«Нет, все-таки Алинка на редкость дурная. Как я ей отвечу на эти вопросы? Конечно, болит и, конечно же, плохо. Я вообще еще пять минут назад умирала». Ира улыбнулась одними уголками губ. «Как я люблю ее непосредственность: сначала говорит, а потом думает… и то, если повезет».
– Улыбаешься – значит, уже лучше. А то лежишь, даже не моргаешь. Я так за тебя испугалась, – Алина понизила голос, как будто ее кто подслушивал. – Когда тебя принесли, думала, что ты мертвая. У меня со страху даже рука прошла. Думала, по сравнению с тобой я вообще легко отделалась. Права ты была тогда – дуры мы. Зря поперлись. Меня Максим нашел. Ой, да ты не знаешь. Максим нашелся! Латышева спас и меня спас… ну, потом, вместе с Латышевым. А потом уже Сан Саныч тебя нашел. Говорят, что тебя дикари принесли.
Ира слушала сестру и удивлялась. Казалось, что за эти три недели, что она отсутствовала или лежала без сознания, прошла целая жизнь. Битвы, дикари, драконы, мужественные храбрые рыцари-сталкеры, спасающие прекрасных дам из лап злодеев и чудовищ – хватит на несколько романтических историй. Больше всего удивляло, что непосредственным участником всех событий был ее Максимка… и, если верить словам сестры, Алинка. А она… она всего лишь спящая красавица. Да еще и с переломанными ногами.
– Ой, у тебя лекарство закончилось! Сейчас, подожди, я систему отключу. Я тут пока лечилась, всему научилась, – Алинка на радостях трещала, не замолкая. – Хочу у тети Марины учиться остаться. Может даже, как и она, врачом стану.
Ира устала. Находиться в сознании – очень утомительное занятие. Она снова закрыла свободный от повязки глаз. В палате пахло лекарствами и чистой постелью. Очень приятный запах, успокаивающий и даже убаюкивающий. Над головой пощелкивал люминесцентный светильник. Наверное, это действие лекарства: боли почти нет, так тепло и уютно. Она только сейчас почувствовала себя дома. Все, что произошло с нею там, на поверхности, было всего лишь страшным сном. До жути реальным, но сном.
– Ну, что тут у нас? – дверь открылась, и в палату зашла мама Максима.
– Ой, тетя Марина, она очнулась! – Алина отодвинулась от кровати, уступая место. – Я систему отключила.
Ира открыла глаз. Женщина склонилась над ней, внимательно рассматривая его, затем зачем-то подняла веко.
– Ну ничего… Посмотри в сторону…
Ира послушно скосилась на стену.
– Хорошо, – удовлетворившись, произнесла тетя Марина. – Как себя чувствуешь?
– Нормально, – шепотом произнесла Ирина. – Нога болит… не сильно.
– Неудивительно. А голова болит?
Ирина попыталась отрицательно покачать тем, что не болит, но резкая боль в правом виске заставила замереть и сжать одеяло в кулаке.
– Понятно. Ты пока старайся головой не вертеть. Уже все заживает, но танцевать пока рано, – тетя Марина обнадеживающе улыбнулась. – Главное, очнулась, а остальное поправим.
«Очень похоже на попытку успокоить обреченного. Но не требуется большого копания в себе, чтобы определить, что до танцев мне еще далеко, если вообще дело дойдет». Боль из головы расплылась по всему телу и медленно собралась в ноге, неподвижно лежащей на шине. Ирина даже не заметила, как глаз заблестел от навернувшейся слезы. Рядом захлюпала носом Алина.
– Ну вот, развели мне тут сырость. Два кондиционера. Так все силы на влажность уйдут. Выздоравливать надо, а не слезы лить, – врач повернулась к сестре: – Ты хоть прекрати рыдать.
Алина закивала и поспешно утерла глаза рукавом халата.
– Все, всеобщая мировая скорбь закончилась? – и, получив от Алины очередной утвердительный кивок, мать Максима продолжила: – Тогда иди, оденься в «чистое» и принеси из процедурной все для перевязки. Как прошлый раз, помнишь?
– Да, конечно, я сейчас. – Алинка спохватилась и умчалась за дверь, чуть не столкнувшись на пороге с входящими в плату Изотовыми.
Максим-отец кинул взгляд на моргающую Ирину, улыбнулся и констатировал:
– Очнулась, – и, не стесняясь ни сына, ни больную, спросил супругу: – Ты ее уже смотрела? Как она?
– Полностью нет, сейчас перевяжем вместе – определимся, а так… Выраженный болевой синдром при движении в шее. Дисфонии нет, глазодвигательная моторика в норме, нистагм незначительный, реакция зрачка на свет хорошая. В общем – я довольна.
– А бедро?
– А, что бедро? Без рентгена репозицию мы не проконтролируем, а консолидация в любом случае будет – молодая…
– Э-э, предки, а можно перейти с тарабарского на доступный русский? – возмутился Максимыч. – Мне, как бы, тоже интересно.
– Все, что тебе надо знать – что Ира жива и поправится. – Отец взял сына за плечи и мягко, но настойчиво развернул его к двери. – А пока иди, посиди дома, а мы тут поработаем.
– Что ты меня выпроваживаешь? Будто я никогда в жизни ран не видел…
– Может, девушка будет стесняться?…
– А, ну да… – Максимыч рассеянно посмотрел на Иру. Белая, похожая на перекосившуюся шапку повязка сливалась с наволочкой, и казалось, что ее лицо испуганно выглядывало единственным глазом прямо из подушки. Он обнадеживающе улыбнулся девушке и вышел, а в палату, пыхтя через марлевую повязку, вошла Алина в желтоватом от множества стерилизаций хирургическом халате. В руках она несла широкий белый эмалевый лоток, похожий на глубокий поднос, на котором сверкали серебристые медицинские инструменты, лежали горкой стерильные марлевые салфетки и бинты, звякали друг об друга пузатые бутылочки с разноцветными жидкостями.