Она вздернула подбородок, кудри подпрыгнули, почти такие же жесткие, как у племянницы.
— Моя начальница даже обиделась на меня.
— Почему вас, а не ее, да? — сообразила Саша.
— Я честно и прямо сказала, что это произошло по знакомству.
— Значит, там тоже? — Саша скривила губы, подкрашенные помадой с оранжевым оттенком.
— Ты не лучше ее, — фыркнула Катерина Николаевна. — Но правда в том, что дамы знакомы со мной лично, а не с ней. Может быть, она в сто раз больше сделала для женского движения в мире, но они не знакомы с ней лично. По выходным данным они не рекомендуют. У меня есть ксерокс той страницы, где написано мое имя.
— А сама Великая Книга? Где? — Саша пошарила глазами по полкам.
— Ее нет. Не по деньгам, дорогая.
— Ну да!
— То было другое время, мало кто видел живые доллары или фунты. На поездки давали очень скромные суточные. Англичанки хотели скинуться и подарить, но я отказалась. — Она вздохнула, обвела глазами стены, на которых не увидеть даже кусочка обоев — книги, картины, фотографии плотно прижимались друг к другу. — Когда меня не будет, сама определишь, что тебе нужно оставить, а что нет. Переберешь все по листику. Увидишь, прочитаешь.
— Что! Это говорите вы! — Саша вытаращила зеленые глаза. — Да ну вас, — отмахнулась она.
Катерина Николаевна смутилась. Даже Саша догадалась, что это не ее слова.
— Ладно, продолжим. — Катерина Николаевна вздохнула. — Ты поняла, что на курсах у Шейлы учатся дамы из Восточной Европы, из Африки, из Юго-Восточной Азии…
— Это греет, — перебила ее Саша. — Не онемею и не одеревенею со своим английским.
— Теперь моя очередь удивиться! Это говоришь ты! Да ну тебя. — Она в точности повторила Сашины слова.
— Но это правда, — призналась Саша. — При настоящих иностранцах мне страшно открыть рот.
— А кто его не закрывал возле австрийского стенда? Не далее чем три дня назад? Кто говорил что-то про синие глаза?
— Да она сама-то кто? Австриячка. Для нее английский как для меня.
— С комплексами надо прощаться, бурно и навсегда. Поняла?
Саша кивнула.
— Да, еще кое-что про бумеранг. Знаешь, — Катерина Николаевна нахмурилась и потерла переносицу, — там может оказаться не один бумеранг…
— Я притащу все! — Саша вздернула подбородок, из-за уха выпала заткнутая прядь и спиралью уцепилась за нос. Саша привычно подула на нее.
Катерина Николаевна отметила не без удовольствия, что Сашины кудри почти такие же яркие, как у нее самой в ее возрасте. Девочка пошла в Лосевых, а не в отцовскую линию, не в Гордеевых. Хорошо, потому что все Гордеевы брюнеты. Это не слишком здорово — мужчинам больше всего нравятся блондинки, потом — русоволосые, за ними по привлекательности идут рыжие, а брюнетки — на самом последнем месте.
Впрочем, Саше не о чем волноваться. Похоже, прочно и навсегда она прилепила к себе Мишу Стрельцова. В этом девочка тоже пошла в род Лосевых. Сестра Катерины Николаевны, Сашина мать, вышла замуж за первого мужчину, которого полюбила. А она сама — страшно сказать — влюбилась в детстве, еще раньше, чем Саша. И до сих пор в круге Лешего.
Саше это не грозит — Миша не собирается уезжать в Китай или еще куда-то. Разве что в деревню, к пчелам. На дедову пасеку. Катерина Николаевна одобряла выбор племянницы. Теперь, рассматривая жизнь с позиции времени и пространства, которое она изъездила, излетала, исходила, после встреч и разговоров с женщинами из разных стран, она могла сказать совершенно определенно: нет в жизни ничего более необходимого человеку, чем любовь.
Саша поднесла бумеранг к носу, осторожно понюхала.
— Чем пахнет? — спросила Катерина Николаевна. — Ольхой? Можжевельником?
— Все еще пылью, — призналась Саша.
— А раньше от него пахло морем и деревом, — заметила Катерина Николаевна.
Она не сказала Саше, что сильнее всего от бумеранга пахло Лешим. Был ли это запах лосьона после бритья — с легким ароматом соли и йода, или тот аромат носился в морском воздухе, она не знала. Но готова была вдыхать его, заполнить все внутри. Чтобы потом, расставшись, вспоминать и дышать им…
— Я все поняла, — наконец сказала Саша и повесила бумеранг обратно.
Катерина Николаевна оглядела племянницу. Тоненькая, высокая, в черных джинсах и желтой футболке, с кудрями, которые сейчас, в приглушенном свете торшера, приобрели русый оттенок, она выглядела замечательно. На самом деле их можно назвать цвета василькового меда. Однажды Саша удивила ее. Она смотрелась в зеркало то так, то эдак, а потом заявила: