Утром я проснулся от тихого звяканья посуды: мать на кухне занималась своим обычным хозяйством. Ступни под одеялом не желали шевелиться. Я сел и уставился на них. Множественные рубцы и ссадины не прошли даром: ноги опухли и способны были нести меня разве что по дому. Мне едва ли подошел бы теперь самый последний номер мужской обуви. Я попытался натянуть хотя бы носок – просто так, ради эксперимента. Однако от этого пришлось отказаться: носок не лез, а нога просила о пощаде. Можно было сбегать в аптеку и обмазаться хоть по уши какой-нибудь мазью на пенициллиновой основе, но это могло привлечь к себе внимание.
Мать живет всё так же, как и много лет назад. Всё те же занавески тюлевые по окнам, фотокарточки на стенах да тяжелые шторы у входа в зал вместо дверей.
Штора вздрогнула. Собакевич, мой четвероногий друг, заметив, что со мной можно пообщаться, тихо фыркая, облизываясь и виляя хвостом, вошел в зал. Собаке шел пятый год. Я увидел ее лишь в этот приезд. Однако, странное дело, она не залаяла на меня, когда я постучал впервые в ворота.
– Она тебя узнала, – говорила мать.
– Но мы же с ней не знакомы, – смеялся я.
– Она поняла, что ты мой сын. Это сучка, но я зову её Тузиком. Назвала, не посмотрела. Теперь так и величаю. Какая ей разница…
Собака, обыкновенная дворняга, вздохнула и легла подле ног, косясь и принюхиваясь к ним. Запах запекшейся крови тревожил животное. Влажный нос у нее то и дело вздрагивал. Собака тянулась к ногам. Наконец, нетерпеливо посмотрев мне в глаза, она встала и начала обнюхивать стопы. Я поднял их над ковриком. Собака вздохнула и принялась их облизывать – ранку за ранкой. Экзекуция продолжалась около получаса. Я готов был обмочиться от боли, однако терпел, вдохновляя помощницу.
Но вот собака отошла, вновь легла и снова вздохнула, закрыв глаза. Я продолжал сидеть. Тянуло в туалет, однако нужно было терпеть, пока на стопах не высохнут собачьи слюни.
«Побыстрее бы отечность сошла», – думал я, помня об условии: в четверг у входа на железнодорожный вокзал назначена встреча – из Конторы ко мне ехал напарник, которого я, возможно, перед этим не видел в глаза. Так принято во внутренней разведке.
В принципе, ничего особенного в нашей работе нет. В стране, как и во многих других, давно существуют подобные подразделения, в задачи которых входит сбор данных об определенном круге лиц, местности или регионе. Обыкновенная работа обычного опера. Работать вот только приходится в условиях строгой конспирации. Причина банальна. Нет никакой гарантии, что местные органы искренне захотят нам помочь. Они будут заседать в бесконечных коллегиях, собирать справки и делать отчеты о проведенной работе. Внешне будут гореть желанием надорваться в присутствии человека из МВД. И тем не менее результат окажется все тот же. Объясняется это текучкой, прямыми или косвенными связями с преступным миром. Лишь единицы могут помочь, хотя не все имеют доступ к информации.
Как правило, ими оказываются офицеры милиции невысокого звания. И все же именно они временами располагают тем запасом информации, опираясь на который можно увидеть внутренность туземной «пещеры». Достаточно бывает одной спички, чтобы внутри ярко засверкало. Белое здесь сделается еще белее, темное окончательно поблекнет. Не нужно сильного освещения, иначе труд окажется напрасным. Яркий свет привлечет нежелательных гостей. Придумывай потом легенду, чтобы выйти из игры с достойным лицом. Это уже, как ни верти, будет очевидный провал. Обратно сюда тебе не будет впредь дороги. Сюда будет не войти, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку: засветился.
Поднявшись с кровати и едва ступая «булыжниками» по половицам, я отправился во двор. Здесь все наглухо закрыто со всех сторон. Ворота заперты изнутри, а снаружи висит огромный амбарный замок: тетки Анны нынче дома нет. Уехала, как видно, в город по пенсионным делам и сына своего, недавно приехавшего, тоже с собой взяла. Это я попросил мать закрыть дом снаружи.
Она давно знала, что вместо военного училища сын угодил в высшую школу МВД, после которой его направили на какие-то курсы. Она догадывалась о моей работе, поэтому предпочитала даже с подругами держать свой рот на замке. Среди ночи она вышла на улицу, накинула на ворота замок и вернулась в дом через огородные ворота на задах. Продуктов и воды в доме было достаточно, так что прожить автономно можно было несколько дней. Ноги бы только пришли в норму, ведь не надеть на них даже обычные калоши.
Вечером, к моей большой радости, опухоль стала спадать. Несколько раз собака вновь подходила ко мне и принималась вылизывать раны, пока не потеряла к ним интерес. Для верности я еще раз сунул ей под нос стопу, но собака отвернулась. Она сделала свое дело, помогла сыну хозяйки. Пусть теперь топает себе в удовольствие. Оставалось изменить внешность, чтобы выскользнуть из поселка незамеченным.