Дятлов нервно развернул записку и от сознания опасности сразу посуровел худощавым длинным лицом:
«На третье отделение напал вражеский отряд большой численности. Прорвавшийся к нам рабочий Тугаев сказал, что бандиты согнали людей в амбары и хотят амбары зажечь. Высланные на выручку рабочие центральной усадьбы попытаются помешать этому. Прошу экстренной помощи».
— Турка, его рук дело, — убежденно сказал Чеменев.
Дятловский отряд, размещенный в бараках, неподалеку от областного ГПУ, тут же был поднят по тревоге. На трех захлебывавшихся от натуги автомашинах устремились чекисты в ночь, в беспросветную темень.
Дятлов, стоя в распахнутой куртке, ехавший на головной машине, в дребезжащем на ухабах кузове, то и дело склонялся к дверке прыгавшей на ухабах кабины и кричал в самое ухо шоферу:
— Жми-ка! Жми покрепче, милый!
У въезда в замаячивший постройками улус, там, где разбитая дорога, изрядно поплутав по жесткому пикульнику, вдруг стремительно выбегала к совхозным кошарам, головную полуторку, рычавшую на всю степь, остановили вооруженные дружинники. Размахивая картузами и винтовками, окружили ошеломленного Дятлова, соскочившего на землю:
— Все в порядке, товарищ!
— Как люди? — изо всех сил он старался перекричать не смолкающий гул мотора.
— Живы!
— Спасибо, что спасли, — и прыткой рысью бросился останавливать подъезжавшие к ним машины.
3
А помешали бандитам совсем не дружинники совхоза. Страшная казнь не состоялась, как вскоре выяснилось, по другой причине. Помощь была еще далеко, в нескольких километрах отсюда, а скорый на руку Мосол Кинзенов уже высекал кресалом огонь, чтобы поджечь амбары с онемевшими от ужаса людьми.
В наступившей литой тишине вечера грозно покатился резкий голос атамана Турки:
— Большевиков сжечь!
Оцепенение, охватившее несчастных, враз сменилось хриплыми криками и воплями. Обреченные на мучительную смерть заколотили кулаками в неподатливые двери, в потолки амбаров, ища хоть какого-нибудь выхода, чтоб спастись.
— Скорее! — поторопил Мосла раздраженный его медлительностью атаман.
Рев ширился, нарастал, разносясь все дальше и дальше по горестно внимавшей ему округе. Вот уж бандитам стало невмоготу слушать его, забеспокоились у амбаров, засуетились. Но главарь все еще был тверд сердцем, зная лишь одно: это жесточайшее из убийств крепче свяжет воедино повстанцев, они пойдут за Туркой до конца.
— Скорее! — Атаман с непостижимой быстротой выхватил вороненый маузер и, не целясь, выстрелил в залитое чернотой окно кузницы, стоявшей чуть в стороне от амбаров.
Звонко обрушилось стекло. И жуткий, оглушительный рев в амбарах внезапно стих на какую-то секунду. В поселке стало невероятно глухо и страшно, словно в могиле.
Над непокрытой головой непреклонного в своей решимости Мосла, жарко потрескивая и чадя, взметнулся огненный факел, похожий на большого рыжего петуха. Смутные тени шарахнулись и отлетели от амбаров. Судьба несчастных, казалось, была решена.
В это время из загустелой, как кулага, темени донесся сначала отдаленный и поэтому приглушенный, затем зычный, достаточно сильный свист. В нем было что-то дьявольское и роковое то ли от пронзительных, бросающих в дрожь высоких переливов, то ли от частого металлического гуда, переходящего в плач. Точь-в-точь так свистит хозяин ночного леса — филин, когда он собирается выходить из дупла на свою непременную ночную охоту.
Чадящий факел вздрогнул, рассыпая голубые и красные искры, и застыл в вытянутой руке Мосла, который знал, что этот страшный свист не предвещает ничего доброго ни ему, ни другим повстанцам. Мосол помнил случай со своими друзьями — братьями Колесовыми. В одном из улусов они собрались принародно убить на площади активиста, плененного повстанцами. И когда над ним были занесены сабли, из темных приречных кустов точно так же взметнулся пугающий голос филина, и к Колесовым на взмыленных конях угрожающе подлетел помощник Турки Чыс айна с верным своим телохранителем Аднаком.
Говорили, что Турка, гордый потомок киргизских князей из рода пюрют, с детства ничего не боялся на всем белом свете. Он не был баем, но богатеи, напомнив ему об его знатном происхождении, хитро подтолкнули Турку на первые раздоры с советской властью. Другой не стал бы вслух смеяться над колхозами и злить простых людей, а Турка нарочно, потому что он по природе своей сильный и смелый человек. И сущим пустяком для него было пролить кровь или до смерти замучить кого-то.