Он говорил еще что-то, оправдываясь, при этом не выпуская Вику из рук, словно боялся, что, отпусти он ее, она, призрак, исчезнет. Но все это уже не имело для Вики никакого значения. Все прошло, осталась только боль. Но и она теперь утихнет. Ведь отец жив, вот он, стоит перед ней, такой же, как и раньше, разве что немного располнел, да и виски поседели. И, что самое удивительное, она сразу его простила. Потому что это был он, ее отец, которого обманули и лишили единственного ребенка. Вопросов можно было задавать много, но и это уже не имело смысла. Она знала, что теперь они не потеряют друг друга. И уже неважно, что скажет мама, когда узнает об этой встрече.
И вдруг, сама не понимая, как ей это пришло в голову, она поняла, что и они с мамой виноваты перед ним. Могли же сообщить ему о том, что она жива. Неужели мама так боялась, что ее снова отнимут? Ладно, она тогда еще была ребенком, но потом-то, когда она подросла? Могла и сама позвонить отцу, сообщить, что жива…
– И ты прости нас, – сказала она.
Они вместе вышли из кабинета, пили кофе в кафе и долго разговаривали. Он задавал ей вопросы, а она охотно отвечала. Вспоминали Сапроново, Юру, Лилечку, Никифоровых, лес, качели…
Он сказал ей, что у него молодая жена, Варвара. И что когда-нибудь он их обязательно познакомит.
– Ты не знаешь фамилию Юры? Я бы хотела его найти.
– Знаю. Агневский.
12. Май 2024 г
Надя
Надежда позвонила на работу и сказала, что уже не придет, что нездорова. После изматывающего допроса, путь даже он и завершился обедом со следователем, она чувствовала себя совершенно одинокой и несчастной. Юра так и не позвонил, а она из страха, что он может быть причастен к смерти ее сестры (особенно после разговора с Журавлевым, который приоткрыл ей подробности смерти Лиды), тоже ему не позвонила. Единственным человеком, который оставался ей близким и которому она могла довериться, был, конечно, муж.
– Виктор Николаевич в ординаторской, – сказали ей, едва она переступила порог хирургического отделения больницы. Ее знали в лицо, а потому пропустили.
Надежда шла по ослепительно-белому, ярко освещенному холодным светом коридору и думала о том, как же здесь чисто и светло и какая же она сама темная и грязная, что она настоящая преступница и что остановиться в своей низости уже не в состоянии. Разве имеет она право сейчас, после всего, что произошло, просить сострадания у человека, которого она с такой легкостью предала? Но она идет, вот еще несколько метров, и она остановится перед дверью ординаторской, откроет ее, войдет и бросится на шею мужу.
И так все и произошло. Стоило ей увидеть Виктора с бокалом кофе в руке, уставшего, с сонным лицом, потому что он наверняка всю ночь оперировал, а потом еще были и утренние плановые операции, как она бросилась к мужу, обняла его и разрыдалась. И так долго не могла успокоиться, так содрогалась всем телом, пропитывая слезами его халат, что ему пришлось оторвать ее от себя и, самому испугавшись этого ее состояния, спросить:
– Да что случилось-то, Надя?
И тогда она мокрыми губами прошлепала, зная, что в тот момент некрасивая и даже уродливая, с опухшим красным носом и водянистыми глазами:
– Лиду убили.
– Боже… – Виктор, отвернувшись, закрыл лицо ладонями. Стоял так некоторое время. Потом повернулся к жене. – Как? Что случилось?
– Ты не поверишь. Она зачем-то поехала в лес, и ей там кто-то дал выпить отравленный кофе. Она выпила, умерла, и этот «кто-то» уложил ее неподалеку от качелей и присыпал хвоей и землей…
– Надя, да что такое ты несешь? Ты вообще в порядке? Какой еще лес? Какой отравленный кофе? Какие еще качели?
Вероятно, в его голове вся эта картинка не складывалась.
Но у нее не было сил объяснять. Она, зная, что ее слова прозвучат как взрыв, произнесла, сама съежившись, словно озвученное могло нанести и ей травму:
– Она была в лесу с моим Юрой.
Выпалила и сама испугалась того, что назвала Юру своим. Как если бы имела на это право, поскольку муж знал о том, что Юра – ее любовник. Словно это было чем-то само собой разумеющимся.
– Надя, сядь, во-первых, и успокойся. Если ты не против, я уколю тебе успокоительное.
Она не была против. Виктор вышел и вернулся со шприцом. Она спустила брюки, он сделал ей укол. И надо же было в этот момент ей подумать о том, что убийцей сестры мог быть сам Виктор. А что, если он, выслеживая соперника, отправился с ним в лес и по ошибке напоил не его, а Лиду кофе? А теперь вводит яд в нее, в свою неверную жену. Но от представленного ее и вовсе затошнило – мозг не воспринимал придуманную им же идиотскую версию. Быть может, она сходит с ума?