– Может быть, нам не стоит идти в Подгоричье, – сказал Хедин чуть погодя, когда Избрана наконец взяла себя в руки и стала способна к разумной беседе. – Столпомер тоже пойдет туда. Даже если мы успеем раньше, то уже утром или завтра он окажется под стенами. Если ты не хочешь попасть к нему в руки вместе с Подгоричьем…
– Не хочу! – решительно ответила Избрана. Вместе с самообладанием к ней вернулось и ощущение, что она опять отвечает за все, хотя бы потому что уцелела. – Нужно что-то делать! Здесь есть рядом еще какой-нибудь город?
– Не знаю. Я никогда здесь не бывал.
– Если в Подгоричье нельзя, надо обойти его и пробираться к Смолянску! Иначе Столпомер придет туда раньше нас! И надо попытаться собрать остатки войска. Не может быть, чтобы никто не уцелел!
– Поживем – увидим! – отозвался Хедин.
Он понимал, что даже уцелевшие остатки войска им теперь не помощники. Он спас княгиню от плена или даже смерти, но все скажут, что она сбежала, бросив войско. И все, что от этого войска останется, немедленно признает власть Зимобора. Наверное, уже признало. Ведь он говорил, что не хочет драться с соплеменниками, а значит, люди побросали оружие сразу, как только княгиня исчезла с глаз.
– Кроме того, с ними твой старший брат, – добавил Хедин. – А значит, нам следует попытаться сберечь хотя бы свою жизнь и свободу.
Избрана хотела возмутиться, но промолчала. Возвращение Зимобора из слухов стало явью, и даже она больше не могла с этим спорить.
И она проиграла ему первую же битву. Безнадежно проиграла.
Но что теперь получается? Она больше не княгиня? Это было бы крушением всей жизни, и Избрана именно потому никак не могла поверить в несчастье, что оно было слишком велико. Ее главная цель, мечта, ненадолго давшаяся ей в руки, выскользнула, вырвалась, словно злая судьба издевается!
Но вскоре на душе стало чуть полегче. Они встретили сначала Предвара с десятком воев, потом еще кое-кого. Все они, проскочив между сжимающимися рядами полочан, ушли в лес, и, по их словам, таким же образом уцелело немало людей. У воеводы была перевязана рука, но выглядел он бодро. Четверо отроков, сыновей и сестричей, которых он брал с собой в поход, были при нем, только двое – с незначительными ранами, и он верил, что все еще уладится.
– Мы в Удалье направляемся! – говорил Предвар, тоже обрадованный встречей с княгиней. – Я знавал людей тамошнего гнезда, а шурь мой оттуда невестку взял. Почти что родичи будем, примут, не прогонят! В Подгоричье-то теперь Столпомер не пустит. А в Удалье пересидим, хоть раны перевяжем. А там и видно будет!
Весь, не имеющая никаких укреплений, два десятка мужиков с рогатинами и топорами едва ли могли послужить настоящей защитой, но сейчас Избрана была рада хоть какому-то пристанищу. Короткий зимний день кончался, небо потемнело и опустилось ниже, лес встал черной неразличимой стеной – ей было жутко и хотелось увидеть хоть какую-то крышу над головой, отогреть заледеневшие ноги, снять тяжелую шубу, от которой ломило плечи, и хоть ненадолго ощутить покой.
К тому же никто не догадается искать ее там.
Под предводительством Предвара двинулись увереннее. До темноты, понемногу подбирая своих, смоляне кружили по лесу, пока наконец на пригорке над длинным оврагом, где летом наверняка бежал ручей, не показалось темное беспорядочное скопище изб. Ограды не было, но от дороги весь отделялась двумя резными воротными столбами, где на вершинах были вырезаны лица и бороды. Это были чуры – родовые божества и деревянные обереги от нечисти, которым здесь, на неимением настоящего святилища, приносили жертвы.
Удальские жители ничего не знали о битве, хотя смутные слухи о войне сюда просачивались. Старейшина, и впрямь узнавший Предвара, присел и хлопнул себя по коленям, увидев перед чурами целую дружину – несколько воевод почти без войска, кметей почти без оружия, с кровавыми повязками на распоротых рукавах. Княгиню, завернутую в плащ Хедина, даже не сразу заметили, и впервые в жизни ей не хотелось привлекать к себе внимания. Предвар шепнул что-то старосте, тот подозвал бабу, и баба наконец увела Избрану в женскую половину избы за занавеску. Разбитая телом и утомленная духом, княгиня уже едва понимала, что происходит вокруг.
Там с нее сняли шубу и промокшую обувь, уложили на лежанку, укрыли одеялом и принесли брусничного отвара с медом. Избрана выпила, чтобы согреться, легла и накрылась шубой с головой. В чужой несвежей постели было душно и неприятно, но ей так хотелось спрятаться от всего света, что она ни на что не обращала внимания. Весь мир был сумрачным, глухим и тяжелым, как эта черная изба, где за плотно висящим дымом нельзя было даже разглядеть обстановку. Последняя часть дороги, эта весь, расплывчатые пятна лиц, темные дыры низких дверей едва касались ее сознания.