– Имей в виду, мы о тебе плохо думать не хотим. Но Масляков утверждает, что совершить кражу мог только ты. Как ты считаешь, почему он так уверен в этом? – продолжала Наталья, решив ничего не скрывать.
Дима помолчал, глядя на нее растерянно, но вот взгляд стал отсутствующим, как будто парень задумался о чем-то куда более важном, чем подозрение в краже. Потом он опустил ресницы и сказал с хмурой, вызывающей насмешливостью:
– А что толку отпираться? Bсe равно не поверите. Ну, грабанули мы вашего паршивого Маслякова. Я и… в общем, два парня и я. Славка Шибейко и Витька Косихин их зовут.
В протоколе допроса Димы Анненского было записано следующее:
«Я не хотел совершать преступление, но как-то, несколько дней назад, я проходил мимо дома № 18 по нашей улице Пригородной, и из дома вышли Витя Косихин и Слава Шибейко. Косихин живет в этом доме, в десятой квартире, а Шибейко где-то за оврагом, не знаю точно. Косихин предложил мне пойти с ними обокрасть квартиру, сказав, что есть ключи, назвал номер дома, где я живу, 16а, но в какую квартиру идти, не говорил. Ключи я раньше видел у Косихина, большую связку, штук 15. Все разные. На следующий день Косихин и Шибейко на практику не пошли. Учатся они в школе № 89, Шибейко перешел в седьмой, а Косихин в восьмой класс. Мы встретились около трансформаторной будки напротив нашего дома. Мы вошли в подъезд, поднялись вместе на третий этаж. Мне Витька Косихин велел стоять на васаре, а сам со Славкой поднялся на этаж выше. Я слышал, как гремели ключи, ребята долго возились, но не знаю, около какой двери. Они вышли быстро. У Косихина в руках были черные вельветовые брюки с фирменной наклейкой, а у Шубейко – магнитофон. Фломастеров я не видел. Какой марки магнитофон, не обратил внимания. Мне ничего не дали, да я б и не взял…»
…Вечером наконец-то позвонил Никита.
– Наташка! – произнес он очень серьезным голосом. – Привет.
– Никитка! – таким же тоном ответила Наталья. – Привет.
Было время, когда эта интонация ее обманывала и она ждала: ну вот сейчас ему надоест болтать и ерничать, и он наконец скажет ей… Теперь уж больше не ждала.
– Это не ты подняла трезвон позавчера ночью? – спросил Никита глуховато, и Наталья представила, как он, зажав трубку плечом, пытается подтянуть к себе кресло, чтобы усесться поудобнее.
– Когда? Позавчера? Среди ночи? Да бог с тобой! С какой бы это радости? – пожала плечами Наталья, и голос ее прозвучал вполне убедительно: вот удивилась, вот подняла брови, вот пожала плечами…
– Ты извини, слушай, я только сейчас вспомнил, что мы как раз позавчера договорились созвониться, – с некоторой виноватостью сказал Никита.
– Ну, у тебя совершенно замечательная память! Я даже и не помню, чтобы мы сговаривались.
– Значит, не ты звонила? – печально повторил Никита. – А я-то подумал… Даже на душе легче стало.
Год назад в ответ на такие слова Наталья разразилась бы потоком слез и нежностей, но сейчас – не год назад, к тому же она отлично помнила отнюдь не угнетенный, а просто сонный голос Никиты, а поэтому опять легко соврала:
– Нет, мне и в голову не пришло. Извини, что разочаровала. – И, словно доиграв обязательное вступление, спросила наконец о том, что волновало: – У тебя что-то произошло?
– Мы нашли ту женщину… помнишь, я тебе говорил? Катерина Долинина, на станции Садовая.
– Санитарка из областной? Конечно, помню. В мае, кажется, было заявление об исчезновении?
– Да, в мае. Так вот, нашли ее.
– Ее? Или…
– Или. Это что-то ужасное. Почти два месяца прошло, да и погода… Убили, судя по всему, ударами по голове, а потом закрыли труп кочками. Кочки, знаешь, аккуратно так срезали метров за сто оттуда, носили, закладывали… Место там вроде обжитое: дачные участки недалеко, а этот ложок нехоженый. Или заманили туда, или затащили уже мертвой. Теперь чесать частым гребнем по станции.
– Что-нибудь уже есть?
– Да есть кое-что… Может, я ошибаюсь, но похоже, что там мелкие, как твоя Лариса говорит, орудовали. Так что, Наташка, не исключено, будем вместе работать.
– Ничего, переживем и это.
– А ты молодец! – с язвительным одобрением сказал Никита. – Прогрессируешь. Голос абсолютно чужой. Даже мурашки бегут.
– У тебя?! – на этот раз Наталья воскликнула с искренним изумлением. – Мурашки?!
– Ну ладно, – с хрупким спокойствием произнес он. – Прекратим этот детский лепет. Как работа?
– Ну, на работе у меня именно детский лепет! Новое дело, причем абсолютно без проблем. Кража. Потерпевший с ходу назвал предполагаемого преступника: шестнадцать лет, недавно из колонии. Тот мигом во всем сознается, называет двоих соучастников, иди и бери их…
– Ну и чем ты недовольна? – В голосе Никиты холодок, его не смягчить показным интересом. Наталья чувствовала, что сейчас волнует его только убийство в том станционном поселке и, как ни странно, ее равнодушие. Именно равнодушие! Прозвучи в голосе Натальи хоть нотка тоски, задрожи он от накопившихся слез – и Никита мгновенно изменится, прибавится у него уверенности в себе, опять сможет неделями не звонить, не встречаться.
– Чем недовольна? Ну, например, тем, что Дима Анненский… этот герой моего романа, ты понял?
– Я понял, – ответил Никита. – Так что Дима Анненский?
– Парень был в колонии, уму-разуму его там хоть немного, но обучили. Верно? И он идет на кражу в свой же дом! В другой, правда, подъезд, но все же. Неосторожно.
– А может быть, ты переоцениваешь его интеллект? Уж этим-то юноша не блещет, так?
– Не блещет. Но…
– Но и на старуху бывает проруха. А какие у нашего Димы отношения с пострадавшим?
– Плохие отношения. Хуже некуда. У того четкая уверенность: раз человек оступился – охромел на всю жизнь.
– Ну а Дима твой мог решиться насолить этому типу?
Наталья вспомнила затравленный взгляд юноши, его острые локти, сжатые в кулаки пальцы…
– Не знаю. Он напуганный какой-то.
– Понятно, с комплексами. От таких только и жди. Ну, с этим пунктом покончили? Дальше?
– Дальше. Соучастники – младше Димы один на два, другой на три года. Причем по его рассказу получается, что они ему просто так сказали: «Пойдем ограбим квартиру» – и он пошел. Кстати, вопреки твоей отмстительной теории, не знал, в какую квартиру пойдут.
– Он такой слабовольный, что ли?
– Да сама не пойму, – повторила Наталья. – Разговаривали пока только один раз, а он такой, говорю тебе, замкнутый… как замок!
– Очень оригинально, – восхитился Никита. – Браво! Сама придумала?.. Ты с его родителями-то встречалась?
– Хотела сегодня вечером, но мать на дежурстве, она на две ставки работает, придется, видимо, прямо в больницу к ней идти. Она санитарка в областной.
– Да? Скажи-ка мне ее имя. Катерина-то моя Долинина тоже из областной. Вот видишь, Наташка, наше сотрудничество уже началось. А теперь расскажи, как там моя подруга Лидочка в своем шестом отряде?
Наши дни
– Не хочется уходить…
– Но надо.
– Все-то ты знаешь!
– Не все.
– Да и ладно. Зачем тебе все? Меньше знаешь – крепче спишь.
– Иначе говоря, во многом знании многая печаль.
– Как красиво… Я слышал это выражение, но чаще говорят – во многом знании много печали. Совсем другое дело.
– Да, совсем другой вкус слова.
– Черт! Вкус слова! Ну почему только ты так говоришь?!
– Да как – так?
– Ну так… я даже просто от этих слов завожусь, хотя и сил больше нет, и времени.
– Это потому, что ты – мыслящее существо. Только мыслящее существо может заводиться оттого, что женщина говорит – во многом знании многая печаль, а не – много печали. Нормальный мужик завелся бы оттого, что его рука лежит у нее на самом неприличном месте, и оно все мокрое от его… пота, скажем так.
– Издеваешься, да? Никакой нормальный мужик не завелся бы вообще ни от чего после того, что ты с ним только что проделала. А если бы завелся, то не раньше чем через час крепкого, здорового сна. Но надо идти.