Дида, зарыдав, отвернулась. А у Эйлан не было сил плакать.
– Иди, Хау, – устало выдавила она из себя. – Сообщи о случившемся Миллин и попроси, чтобы она послала кого-нибудь с этим известием к новому архидруиду. – «К моему отцу…» – тупо подумала Эйлан, однако сейчас у нее не было времени размышлять о возможных последствиях происшедшего. – Но больше ни с кем не разговаривай, – наказала она, – и, как только передашь это сообщение, забудь о том, что произошло.
Эйлан поднялась со стула, внезапно почувствовав себя дряхлой старухой.
– Дида, пойдем в сад. Ты уже ничем ему не поможешь. – Желая утешить рыдающую женщину, Эйлан подошла к Диде, но та отшатнулась от нее.
– Так вот как ты награждаешь тех, кто предан нашему народу? Тогда уж прикажи своему дрессированному медведю убить и меня.
Эйлан вздрогнула.
– Я попыталась спасти его. Я охотно пожертвовала бы даже своей жизнью…
– Ну да, как же, сказать это легче всего… – набросилась на нее Дида. – Но ты способна только отбирать у людей жизнь. Ты впитывала мудрость Кейлин, а выжав из нее все соки, отправила из обители. У меня ты украла доброе имя и стала жить себе припеваючи, чистенькая и незапятнанная, как новорожденное дитя. А теперь ты убила человека, единственного, кого я любила! Твоему римлянину повезло, что он вовремя избавился от тебя! Эйлан – святая! Владычица благородная и могущественная! Если бы люди знали, какая ты на самом деле!
– Никто из нас не держал у твоего горла меч, заставляя дать пожизненный обет, Дида, – устало возразила Эйлан. – Когда стало ясно, что Верховной Жрицей буду я, тебя могли бы отпустить, если бы ты того пожелала; и никто не требовал, чтобы после Эриу ты возвращалась в обитель. Все это я говорила тебе и раньше, но ты, должно быть, пропустила мои слова мимо ушей. – Эйлан старалась говорить спокойно, но обвинения Диды ранили ее гораздо больнее, чем пощечина Синрика.
– Когда-то я предупреждала тебя: если предашь свой народ, берегись. Так, значит, Синрик был прав, Эйлан? Все эти годы ты служила Риму?
Эйлан вскинула голову и, дрожа всем телом, пристально посмотрела в лицо Диды, как две капли воды схожее с ее собственным.
– Клянусь… всеми силами я служила и служу только Великой Богине, – хрипло произнесла она, – и да поразит меня гром небесный, да поглотит меня земная твердь, если я лгу. – Эйлан глубоко вздохнула. – Пока еще я Верховная Жрица Вернеметона. Но ты можешь уехать к Кейлин или нуда тебе заблагорассудится, если считаешь, что рядом со мной ты не в состоянии служить Великой Богине!
Дида медленно покачала головой. Ее глаза коварно засверкали, что обеспокоило Эйлан гораздо сильнее, чем гневные обвинения жрицы.
– Я не уйду, – прошипела Дида. – Ни за что на свете. Я хочу собственными глазами видеть, как Великая Богиня покарает тебя!
Подъехав к лесной хижине, Гай увидел, что Сенара уже ждет его. На фоне темных деревьев ее яркие волосы искрились, как огонь.
– Ты пришла, – тихо произнес он.
Сенара обернулась и, хотя она надеялась встретиться с Гаем, все же испуганно вскрикнула:
– Это ты?!
– А кто же? – почти не скрывая радости, отозвался Гай. – Я здесь, хотя погода отвратительная. Думаю, собирается дождь, и польет он очень скоро. – Римлянин посмотрел на небо. – Как ты полагаешь, отец Петрос согласится приютить под крышей своего дома двух путников?
– Мне кажется, новообращенным он с радостью предоставит свой кров. А вот язычникам, скорее всего, откажет, – укоризненным тоном ответила девушка.
Они вошли в хижину. Внутри стояли несколько полуразвалившихся скамеек и грубо сколоченная койка у стены – вот и вся обстановка в жилище отшельника. Но куда же отправился в этот вечер сам отец Петрос? Начиналась буря: под свирепый свист ветра на землю обрушивались потоки дождя. Гай поморщился, вслушиваясь в раскаты грома.
– Вот видишь, мы успели вовремя, – сказал он, – Bellissima!
– Ты не должен так называть меня, – робко запротестовала девушка.
– Почему же? – стал допытываться Гай, пристально наблюдая за выражением лица Сенары. – Я думал, что правдивость – это одна из христианских добродетелей. И стоики так считают, и даже друиды, как я слышал, утверждают, что правдивость – ценное качество. Значит, ты предпочитаешь, чтобы я лгал?
– Ты знаешь, что мне трудно состязаться с тобой в красноречии, – сердито ответила Сенара. – Мы пришли сюда, чтобы поговорить о твоей душе.
– Ах, да. Правда, я не уверен, что у меня есть душа.
– Я не философ, – продолжала девушка. – Но неужели стоики, о которых ты упоминал, не проявляют интереса к той части человеческого существа, которой люди чувствуют то, что нельзя ни увидеть, ни потрогать?
– Проявляют. Это и есть та самая часть, которой я чувствую, что ты – самая желанная из всех женщин.
Гай понимал, что действует слишком торопливо, но разразившаяся гроза, вопреки ожиданию, не разрядила висевшую в воздухе напряженность, а как бы наполнила его новой энергией. После встречи с Эйлан противоречивые мысли и чувства терзали Гая днем и ночью: вспышки гнева сменялись отчаянием. Он готов был увезти ее с собой, выполнить свой долг перед ней, но Эйлан отвергла его. Юлия тоже от него отказалась. Значит, он теперь свободен от каких-либо обязательств перед этими женщинами и имеет право искать утешения там, где сочтет нужным! И он не кривил душой, говоря Сенаре, что она прекрасна. Девушка зарделась и застенчиво промолвила:
– Так говорить нехорошо.
– Наоборот. Я говорю искренне и не хочу лицемерить. Разве ты, женщина, видишь иное для себя предназначение?
Сенару этот вопрос не смутил. Наслушавшись речей христианских проповедников, она знала, что ответить Гаю.
– В Писании сказано, что цель нашего существования в поклонении Создателю.
– Значит, Создатель начисто лишен воображения, – заметил Гай. – Я на его месте требовал бы от людей гораздо большего. Глупо всю свою жизнь посвящать поклонению богу.
– Творения Создателя не смеют обсуждать пути Господни.
– Почему же? – не унимался Гай.
– Разве есть занятие более достойное, чем поклонение Господу? – требовательно спросила Сенара, глядя римлянину в глаза. Порозовев от смущения, она стала еще привлекательнее.
«Конечно, есть – думал Гай, – и я бы с удовольствием занялся этим с тобой». Ему не верилось, что бог – если он действительно существует и является создателем женской красоты – способен осудить мужчин за то, что они поклоняются прекрасному. Но пока еще рано было убеждать в этом Сенару.
– Расскажи мне о Создателе.
– Почти каждая религия – за исключением, наверное, религии римлян, которые поклоняются лишь своему императору, а он является носителем зла – зиждется на образе Создателя. Это Он сотворил мир и все сущее, и людей, чтобы они почитали Его.
– Выражаясь точнее, мы преклоняемся перед гением императора, чтим в нем божественную искру, направляющую его. Для нас он – не просто человек, а символ Империи. Вот почему тех, кто отказывается восхвалять его, подвергают гонениям, как изменников.
– Наверное, бывают и хорошие императоры, хотя некоторые жрецы не верят в это, – согласилась Сенара. – Но ведь даже ты не станешь отрицать, что Нерон, погубивший стольких христиан на арене амфитеатра, был злым человеком.
– Насчет Нерона ты права, – сказал Гай, – да и Калигула был не лучше. В Риме многие полагают, что и Домициан в своей гордыне вознесся слишком высоко. А в подобных случаях те, кто посадил человека на императорский трон, имеют полное право сместить его. – «И сместят очень скоро», – поеживаясь, продолжил про себя Гай. Ведь сентябрь уже начался.