А однажды на пригорке
возвели свои каморки
эльфы – крошечный и нежный
чужеземный нам народ.
Ни забот, ни зла не зная,
по цветам они порхают,
веселятся безмятежно
и влюбляются весь год.
Для гуляний и парадов
эльфы шьют себе наряды,
у царицы были платья
из цветочных лепестков.
В них она, как пух, летала
по балам и карнавалам,
а за ней друзья и братья,
будто стая мотыльков.
В красных шапочках и бантах,
сна не зная, музыканты
на своих хрустальных скрипках
вытворяют чудеса.
От мелодии светлея,
день становится длиннее,
как сирень, цветут улыбки
и чаруют голоса.
Эту музыку и пенье,
замирая от волненья,
чутко слушает природа:
лес, озёра и поля.
Удивительная сила
души чем-то их томила,
становились чище воды
и сильней цвела земля.
Каждый день слетались птицы,
чтоб на эльфов подивиться.
Как-то старая синичка
пропищала: «Красота!»
А хохлатки-свиристели
ей нарочно подсвистели:
«Да они совсем как птички,
только нет у них хвоста».
Приходили волк с медведем
поглядеть своих соседей.
«Этих эльфов, – волк заметил, –
грех, конечно, обижать.
Ну, скажи-ка, братец Миша,
ты хоть раз такое слышал?»
«Нет, – медведь ему ответил, –
где ж такое услыхать».
Справив в доме новоселье,
муравьи своей артелью,
сговорившись как-то с роем
любопытных серых пчёл,
поспешили, чтоб воочью
посмотреть на эльфов ночью,
кто летел сюда, кто строем
по земле неспешно шёл.
На полночном карнавале
эльфы с ними танцевали,
пили вместе на банкете
незабудковый ликёр.
Чтоб и впредь не расставаться
сговорились побрататься,
и разнёс по лесу ветер
весть про этот уговор.
Люди эльфам не мешали.
В тех лесах они бывали
чаще просто мимоходом
или вовсе никогда,
потому, как на край света
нужно ехать на каретах,
а простому пешеходу
нелегко дойти сюда.
Только русские крестьяне
не боялись расстояний,
уходили на покосы
даже в этот дикий край.
Здесь стога росли в низинах,
словно, буйная малина,
да бывал ещё на росы
небывалый урожай.
И сегодня на поляне
появились вновь селяне.
Паренёк с отцом и братом
пришагали в край земли.
Мужики взялись за косы,
повели вперёд прокосы,
от восхода до заката,
знай, руками шевели.
Взмах налево, взмах направо,
и в ряды ложатся травы,
как уставшие солдаты
на полуденный привал.
Завалился кверху брюхом
коровяк медвежье ухо,
ну, ни дать, ни взять пузатый
в эполетах генерал.
С красным крестиком гвоздичка –
полевая медсестричка
поддержать хотела друга,
да упала под косой.
В сенокосной круговерти
нелегко уйти от смерти,
даже если друг за друга
травы вздыбятся горой.
Зверобои, девясилы
тоже головы сложили,
с ними белые ромашки
и цветные клевера.
Мужики покосу рады:
«Будет сено, как награда
за солёные рубашки
и больные вечера.
А зимой в хлеву корова,
может, вспомнит добрым словом
и хозяина, и травы
за питательный обед.
Эй, сыны, берите косы,
нам ещё вести покосы,
а для отдыха и славы
никакой причины нет».
От безделия жирея,
на прокосах дремлют змеи.
Их ничуть не беспокоят
повседневные дела.
Им живётся здесь не худо,
есть лягушки по полпуда,
а сегодня на жаркое
жаба сдуру приползла.
Но пока решали змеи,
как схватить её ловчее,
сбоку цапля подкатила,
клюв железный навострив,
ухватила она жабу,
словно Змей Горыныч бабу,
и проворно проглотила,
разрешенья не спросив.
Где кудрявится орешник,
сны дневные смотрит леший,
потому как ночью надо
охранять покой зверей.
Хлопотливое занятье –
сторожить лесную братью,
это вам не просто стадо
из коров и лошадей.
Не успеешь оглянуться,
как сороки подерутся,
или чуть ли не до смерти
напугает всех сова.
Надо, чтобы все зверушки
уважали бы друг дружку,
и чтоб каждая на месте
оставалась голова.
До утра он весь в заботах
на полянах и в болотах.
Но как только солнце нежно
лес потрогает рукой,
и цветы навстречу свету
раскрывать начнут секреты,
он в орешник безмятежно
вновь уходит на покой.
Но спешат почистить перья
птицы ранние, а звери
умываются росою
в травах, словно невзначай.
И идёт с утра потеха,
что трясётся лес от смеха,
и качает головою
беззаботно иван-чай.