— Деда, а Стрелка-то наша все не находится. Как пропала в мае, так и не показывается. Не Мурзик ли загрыз? Ну уж тогда я его так выдеру, что больше носа домой не покажет!
— Успокойся, сынок, никуда твоя Стрелка не денется. Побегает по лесу, да и вернется домой. Белки, они ведь такие, — взбредет в голову, и ну по деревьям носиться…
Митька немного успокоился, но все-таки, вернувшись домой, на всякий случай пугнул дремавшего на крыльце Мурзика.
Все шло своим чередом в доме лесника. Но вот в один из солнечных июньских дней, во время своего обычного обхода, Егор Николаевич встретил лесника соседнего участка, Никиту Кузькина, который сказал ему, что слышал, будто вчера война с Гитлером началась. Ничего не ответил ему Егор Николаевич. Закурив свои трубки, они разошлись.
Весь день лесник молчал, курил больше обычного и думал о начавшейся войне. «И как это он, собака, осмелился напасть — без предупреждения? — сжимал кулаки Егор Николаевич. — Нет, надо съездить в Сорокино… Или лучше к Ивану Николаевичу. Не напутал ли Никита? Как же это так, вдруг?..»
На следующее утро лесник не пошел в обход, а часов в десять сказал возившемуся с медведем внуку:
— А ну, Митрий, собирайся, съездим к тете Кате в гости. Давненько не были.
Лесник надел праздничный костюм, но был что-то совсем не так весел, как обычно, когда собирался куда-нибудь в гости. Митька это сразу заметил, но ничего не спросил у деда.
Егор Николаевич запряг коня в бричку, и они отправились к путь. Всю дорогу дед молчал, посасывал трубку и дымил. На ухабах бричку подбрасывало, но Митька не обращал на это внимания, думая о своей предстоящей поездке в Крым. Ведь скоро уже срок его путевки! Учительница говорила, что в Крыму очень красиво. И там — настоящее море. Митька видел его только на картинках. Далеко туда ехать. Вот интересно будет!
Скрипнув колесами, бричка остановилась… Митька и не заметил, как они подъехали к лесничеству.
На крыльце их встретила тетя Катя. Едва завидев гостей, она всплеснула руками:
— Ох, беда, Егор Николаевич! Беда!. Слышал, что сделал проклятый Гитлер, чтобы ему ни дна ни покрышки!
— Неужели правда, война? — только и проговорил лесник.
— Правда, голубчик… Да проходите, проходите в дом… — суетилась опа.
Введя их в комнату, она сразу потащила Митьку к столу, на котором стоял горячий еще самовар. Для Митьки она достала из буфета печенье и неожиданно поцеловала его в щеку. Митька украдкой вытер щеку рукавом и недовольно подумал: «Вот всегда так. Как увидит — давай целоваться. Что я маленький, что ли!» Но печенье все же съел с удовольствием. Правда, обидно немножко, что тетя Катя все еще считает его маленьким, — ведь он уже перешел в третий класс! Ну да пусть целует, все-таки она добрая, хорошая.
Войдя в комнату, Егор Николаевич направился прямо к лесничему. Тот, согнувшись над чем-то, сидел за столом.
— Ну, Иван Николаевич, что же это, а?.. — спросил лесник, снимая шапку, и остановился, пристально глядя на Ивана Николаевича.
Митька с каким-то странным волнением ждал, что скажет дядя Иван. В напряженном молчании взрослых он чувствовал что-то тревожное.
Но лесничий медлил с ответом. Сидя у своего рабочего столика, за которым он обычно писал свои сводки, Иван Николаевич теперь заряжал гильзы. Окончив зарядку очередной гильзы, он положил ее в коробку, быстро повернулся к Егору Николаевичу и, сильно ударив кулаком по столу, воскликнул:
— Война, брат Егор! Обманул-таки нас Гитлер! Сперва договор о дружбе заключил, а потом, как вор ночной, напал.
— Ну, что ж, — твердо сказал старый лесник. — Бить его надо… Как хищного зверя, бить! — И уже официальным тоном спросил: — Указания для меня будут?
— Особых указаний, Егор, для тебя не будет. — Лесничий оглянулся, будто желая убедиться, нет ли поблизости кого-нибудь постороннего, и добавил: — В наши леса гитлеровцы сбросили парашютистов-диверсантов. Так ты поглядывай. Да смотри, когда идешь в обход, заряжай ружье не на рябчика, а картечью. Ты же сам сказал — бить надо. Так и бей наверняка, если встретишь! — И, протянув деду Егору руку, повторил: — Бей фашиста, чтобы больше не поднялся!..
Когда дядя Иван и дед жали друг другу руки, Митька смотрел на них и думал: «Как два великана! Только дядя Иван рыжий и без усов, а дед — черный, с большой бородой и усами».
На обратном пути дед как будто немного повеселел. И Митька, дернув его за рукав, спросил:
— Деда, а фашисты кто?
Лесник долго молчал, потом положил свою огромную руку на кудрявую голову внука и ответил: