— Дедушка, не надо! Он такой хороший! Не надо, дедушка, — чуть не плача, промолвил Митька, приняв слова деда всерьез.
— Да не трону я твоего Саньку, дурачок. Пошутил, — усмехнулся Егор Николаевич, потрепав светлые Митькины вихры.
— Деда, чем Саньку резать, лучше Мурзика хорошенько отлупить, — неожиданно предложил Митька и, нагнувшись, достал из-под лавки горсть перьев. — На вот, посмотри. Видишь? Опять птичку слопал… Красивая такая… Еще живая была, пищала. Я хотел отнять, а Мурзик — раз, и голову ей откусил. Вон он, прячется на печи. У, злодей!..
Но «злодей» только поблескивал круглыми зелеными глазами, спокойно глядя на грозившего ему Митьку, который, что-то вспомнив, вдруг радостно воскликнул:
— Дедушка, а у меня теперь зверей-то прибавилось!
— Каких же это?
— У Стрелки нашей бельчата есть! В дупле, в старой липе, что за дровяным сарайчиком. Теперь она там живет. Сам видел. Пушистые, маленькие такие, как клубочки, а по сучкам уже быстро бегают. Красивенькие! И язычком щелкать умеют. Вот бы сейчас сюда ребят из школы! Посмотрели бы, как мой живой уголок разрастается. Деда, а теперь у нас и ежика два стало, — выкладывал одну за другой все свои новости Митька. — Может, и Федька наш медвежат принесет? Тогда я, как в цирке, начну их дрессировать. Вот интересно будет, правда, дедушка?
Егор Николаевич зачем-то отвернулся, а потом странным голосом сказал:
— Ну и глуп же ты, Митрий. Ведь наш Федька не медведица, а медведь, медве-едь!
— Мало ли что, а вдруг… Белка тоже четыре года у нас живет, а только нынче маленьких принесла. И медведь может… Вот когда фашистов прогоним, пойду снова в школу и всех ребят к нам на экскурсию приведу. Пусть смотрят. А Евгения Филипповна еще и спасибо скажет за то, что я такой хороший зверинец развел…
— Да сказал же я тебе, глупыш, что никогда наш Федька медвежат не принесет! Самец он!
Но Митька, все еще не вполне уяснив слова деда, упорно твердил:
— А мало ли… А вдруг все-таки…
— Ох, и настойчив же ты, Митрий, — покачал головой дед. — Как заладишь свое — ни за что тебя не переспорить! Хочешь, чтобы медведь в медведицу обратился, и все… Ладно, — уже другим тоном сказал Егор Николаевич, — пойдем-ка лучше дровец сухоньких напилим.
Выйдя во двор, Митька потянул деда за рукав и указал на поле.
— Деда, смотри… Никак волк землю роет!
— Что ты? Какой там волк. Это наш Шанго за мышами охотится. Ну и лесник — собственного пса за волка принял! — покачал головой дед, поднимая сухое бревно и кладя его на козлы.
Распилив с внуком два бревнышка, лесник нагнулся было за третьим, как вдруг услышал позади себя резкий оклик: «Хенде хох!» Обернувшись, он увидел гитлеровцев, приближавшихся к нему с автоматами наизготовку. Первое, что мелькнуло в голове лесника — схватить топор и кинуться на фашистов. Но было поздно: трое солдат уже окружили Егора Николаевича.
Митька в страхе прижался к деду. «Что теперь будет?!» — подумал он и прерывающимся шепотом спросил:
— Деда, что им надо здесь? Зачем они пришли?
— Не знаю, сынок, — ответил лесник, прижимая к себе внука.
От калитки к солдатам, окружившим лесника, шел офицер. Злорадная улыбка искривила его лицо. Подойдя к леснику сзади, он, не говоря ни слова, с силой ударил старика пистолетом в затылок. Егор Николаевич качнулся вперед и грузно повалился на распиленные дрова. Митька с криком бросился к деду, но офицер брезгливо отшвырнул его пинком ноги.
Отлетевший в сторону Митька не посмел встать, он так и сидел на земле, с ужасом глядя на вооруженных людей, на свирепого офицера и лежавшего на дровах деда, из головы которого капала на поленья кровь.
Оставив около бесчувственного лесника троих солдат и фельдфебеля Бине, Лемке направился к домику.
— Обыскать! — коротко приказал он.
Солдаты вбежали в сторожку. Зазвенели стекла, затрещала мебель. Разгромив все в жилище лесника, гитлеровцы снова вышли во двор. В это время за домом прогремели два выстрела и до ушей Митьки донесся истошный визг. «Шанго!.. Наверно,
Шанго убили!..» — подумал Митька, и крупные слезы покатились по его щекам.
— Сжечь до тла это бандитское гнездо! — закричал Лемке. Подойдя к Флейте, с лаем рвавшейся на привязи, он выстрелом в упор размозжил ей голову.
Оцепеневший от ужаса Митька увидел, как загорелась крыша дома, как пламя охватило стены… «Вот они какие, эти фашисты! «Хуже зверей», — мелькнули в голове Митьки слова деда. — За что они жгут, за что убивают, за что?!»
С треском обрушились стропила. На разбитое окно вскочил Мурзик. Он уже готов был прыгнуть во двор, но в это время один из гитлеровцев, загоготав, выстрелил в него из автомата, и кот, цепляясь когтями за подоконник, свалился обратно в горящую сторожку.