«Ничего, попрошу прощенья как следует. Скажу, что никогда больше не буду этого делать», — подбодрил себя Митька и, взяв убитую птицу за ноги, направился к землянке.
— Э, да ты, брат, с добычей, — с интересом протянул дед, когда Митька робко положил возле него птицу. — Какую же это дичь ты мне принес?
— Деда, прости меня… — не глядя на лесника, произнес Митька.
— За что простить-то? — делая удивленное лицо, спросил Егор Николаевич.
— За ружье… Ты не велел, а я ружье взял, — еще тише ответил Митька.
— Ага, значит сам знаешь, что нехорошо старших обманывать. Вранье, сынок, до добра не доводит. Я тебе не велел ружье брать, о тебе же заботясь. Так идет себе мальчонка, никто и не посмотрит, а с ружьем — сразу внимание обратят. То-то… Лучше скажи, никто тебя на поле там не видел?
— Никто, кроме Тольки, — уже смелее заговорил Митька. — Он туда ко мне пришел. Не знал еще, что погорели мы. Я ему сказал, что мы у одной тетки на Низовской живем и что я вернулся только за картошкой.
— Ну и ладно. А теперь покажи, кого это ты подстрелил? — Егор Николаевич взял убитую птицу, покачал ее на руке, будто взвешивая, и внимательно поглядел на внука. — Как же она называется, по-твоему?
— Тетерка… — неуверенно ответил Митька.
— И то… тетерка… — протянул лесник. Но тут же под его густыми, прокуренными усами дрогнула улыбка, и он громко рассмеялся, глядя на смущенного внука. — Тетерка!.. Сам ты, брат, тетерев! Охотничек!.. Простую курицу за тетерку принял!.. Рябуха ведь это наша. Неужто не узнал?
— Курица?!. — Митька почувствовал, что не только лицо, но даже уши у него покраснели. — Как курица? Чего же она тогда на дереве сидела?
— А где же ей еще сидеть было, голова? Напугалась после пожара, вот и взобралась повыше. А ты — тетерка… Верно, где-нибудь недалеко от дома подстрелил?
Митька только сконфуженно кивнул головой.
— Вот видишь. Спряталась бедняга в кусты, а далеко не уходит, хозяина ждет. А хозяин-то пришел и бах!..
— Подумаешь… — обиженно проворчал Митька. — Вот и ждала бы на земле. Нечего по деревьям лазать, если курица.
— Да полно тебе, — успокоил огорченного внука лесник. — Курица ли, тетерка ли — все равно суп добрый выйдет. Да еще с картошечкой. Не горюй, Митрий, не сразу охотниками становятся. Поживешь в лесу подольше — научишься в птицах и зверях разбираться. А насчет ружья вот тебе мой сказ — больше без спросу не бери, хоть оно и тебе подарено. Не ружья жалко, а тебя, сынок.
— Не буду, деда, — уже весело пообещал Митька и побежал к речке чистить картошку. Все-таки хороший у него дед! Бабка Алена из-за всякого пустяка по три дня подряд пилит Тольку да ворчит. А дед Егор, случись что, побранит, но, если видит, что Митька понял свою вину, потом и не попрекнет ни разу.
Однако на этот раз Егор Николаевич все-таки изменил своему обычному правилу никогда не поминать о грехах внука.
Вечером, укладываясь спать и закуривая на сон грядущий последнюю трубочку, лесник все еще подсмеивался над Митькой.
— Так тетерка, говоришь? Ох, и знатный охотник!..
«Бой» у Цыганской долины
— Вот что, сынок, — сказал как-то Егор Николаевич. — Неплохо бы разузнать, что в Сорокине делается. Мне сейчас на люди ходу нет. Все-таки мы с тобой убежали, спасибо Федьке, от верной виселицы. И тебе бы не след в деревню ходить, но ты мал, тебя они не приметят, если сам на глаза не полезешь, а за мной уж непременно охотиться будут. Сходи-ка ты, браток, туда, только поосторожней будь. Предателей еще много на свете — остерегаться надо.
— Хорошо, дедушка, я осторожно…
— Да смотри, никому не говори, где живем, и никого не води сюда с собой, никаких мальчишек…
— И Тольке нельзя говорить?
— Пока и ему не говори. Дальше видно будет, — ответил Егор Николаевич, попыхивая трубкой. — Эх, не хотелось бы мне тебя посылать! Илью бы дождаться, да время не ждет. Когда он еще вернется…
— А разве дяди Ильи нет в Сорокине? — удивленно спросил Митька. — Ведь еще третьего дня он у нас был!
— Третьего дня был, а сегодня не придет. По делам ушел, в другую деревню. Ну, да это тебе и знать ни к чему. Нет, и все! Твое дело — помалкивать.
Митька обиженно отошел в сторону. Никогда еще дед не разговаривал с ним так: не то чтобы сердито, а как-то сурово. Видно, чем-то озабочен он.
Тем временем лесник, достав клочок бумаги, нацарапал не ней несколько слов огрызком карандаша, а потом вновь подозвал Митьку.
— Ну вот, Митрий. Отнесешь эту записку одному человеку. Знаешь, где Марьинский хутор? Помнишь, в прошлом году мы с тобой туда за семенами ездили?