— Сейчас дослушаю — «переведу»… Ну да, конечно же, паникуют. Кто начинать должен — решают. Вон тот, чуть поменьше, трещит: «Ты начинай. Как-никак, мужчина!» Тот, другой, отвечает: «У тебя язык острее, сама начинай».
— А что скворцы говорят, вон как свистят да щелкают? — спрашивает неугомонный Петька.
— Вас. кто сюда звал? — кричит скворец, вынырнувший из летка. — Скворечники, известно, нам, скворцам, ставят. Потому-то и называется домик скворечником. Мы перелетные птицы… — продолжает «переводить» Михаил Иванович.
— А мы вот никуда не летаем, мы здесь терпим и морозы лютой зимой и дожди проливные осенью. Мы здесь раньше поселились, и жилплощадь эта — наша! — трещит воробьиха.
— Вы наш дом заняли. Все равно вытурим, — вторит ей другой воробей.
Тогда вовсю загорланил другой скворец:
— Дальше сарая вы никуда лететь не можете — боитесь, питаетесь и то ворованными у кур зернышками, а мы… Вот начнется пахота…
Дальше Михаил Иванович перестал «переводить» споры да пререкания пернатых, так как началась настоящая драка. Скоро под скворечником на талом снегу оказалось воробьиное гнездо, а сами они куда-то исчезли. А скворцы поочередно громко начали распевать победную песню.
Михаил Иванович и Петька вскоре ушли. Все было ясно: скворцы отвоевали свое жилье. Но я продолжал следить за скворечником.
Попев да пощелкав поочередно и вместе, двое скворцов начали носить в скворечник все, что попадало, но только не остатки от воробьиного гнезда. Потом, видимо, переносив все, что было вокруг: перышки, соломку, сухие мелкие веточки — скворцы улетели. А воробьи тут как тут, и начали сами разорять содержимое скворечника. Скворцы застали их на месте преступления, и внутри скворечника поднялся такой шум — хоть уши затыкай. Вскоре из летка пробкой вылетел растрепанный воробей. Усевшись на заборе, он долго устраивал свои взъерошенные перышки, охорашивался.
Теперь уже скворцы стали улетать из скворечника по очереди за стройматериалом.
Воробьи же потом поселились под крышей надворной постройки.
Вот как закончился бой за мой скворечник. Я все рассказал ребятам в школе. Когда Петька снова пристал, из какой доски я сделал скворечник, я ему ответил почти научно, как мне разъяснял отец:
— Ни доска, ни ветка тут ни при чем. В природе всегда была и будет борьба, а вот мы, ребята, должны жить в дружбе. Тогда и учеба, и труд будут спориться.
И с тех пор мы с Петькой — закадычные друзья, вместе ставим скворечники.
У ЛЕСНОЙ ПОЛЯНЫ
Перевод А. Смоликова
С охоты мы с дедушкой возвращались поздно вечером. Был сентябрь. И хотя солнце днем светило ярко, жары не было. На свежем осеннем воздухе дышать приятно и шагать легко. Сколько верст прошагали — не сосчитать. Если бы по прямой шли — не одна, а целых десять верст получилось бы.
Пройдя частый темно-зеленый ельник, мы вступили в лиственный лес. Шумят высокие стройные осины, липы. Радуют глаз белоствольные березовые рощицы.
Все они стали разноцветными — всяких-разных тонов, как будто их кто-то нарочно разукрасил. Посмотришь на такой лес — глаз не оторвешь: до чего красиво!..
У небольшой лесной поляны дедушка присел отдохнуть на широком пеньке. Я примостился рядом.
Дед набил свою трубку самосадом, не спеша закурил и показал на виднеющийся сосновый бор.
— Это место, внучек, исстари называют Бортевым лесом. Пасекой по-теперешнему.
Я удивленно оглянулся вокруг, но никакой пасеки не увидел.
— А где… пасека? — недоуменно спросил я.
— А вон, видишь? — дед поднял указательный палец в сторону одинокой сосны на краю поляны — Приглядись к ней получше.
Сосна была высокая-превысокая, ну прямо в облачко упиралась, а в ширину — вдвоем не обхватишь. Я присмотрелся, но кроме качающейся на ветру ветхой веревки никакой пасеки не заметил.
— А зачем веревка здесь висит, дедушка? — снова озадаченно спросил я.
— А вот это уже и есть бортевой пасеки веревка. Вон повыше, видишь, дупло темнеет. Там жили, а может, и сейчас живут пчелы. В старину наши деды и прадеды в таких дуплах пчел находили и, свалив дерево, распиливали его, а колоду с дуплом приносили домой и ставили на огороде. У кого же огорода своего не было, те держали такие пасеки в лесу.
— Как огорода не было? У всех есть сады, огороды…
— Э-э, внучек. Это — теперь. А раньше у нашего брата марийца не то что огородов, гроша за душой не водилось. Это Советская власть нам землю дала.
— А зачем веревка? — не унимался я.
— А вот зачем. Ты знаешь, что Мишка-медведь очень любит сладкий медок. Найдет он дуплистое дерево и тут же проверит — есть ли там пчелы. А как найдет — разорит семью своей когтистой лапой. Покусают его бедные пчелки, а косолапому что от того? Окунется в речушку — и всю боль как рукой снимает…
Дед выбил трубку, положил в карман и продолжил:
— Зачем веревка, говоришь? Держит, значит, хозяин лесную пасеку, но чтоб медведь не мог разорить ее, привешивает повыше борти на веревке бревно. И вот взберется медведь по стволу дерева, а у дупла бревно висит, мешает ему. Откинет он бревно, а оно обратно на веревке возвращается. Дальше откинет косолапый — бревно сильнее бьет по нему. Да тут еще пчелы обнаружат незваного гостя и всей гурьбой набросятся, начнут жалить его. Выйдет из себя медведь, изо всей силы отбросит бревно, а оно опять же со всего маху ка-ак ухнет разбойника, так тот срывается с дерева и падает на острые пеньки да колья, вбитые вокруг.
Вот и борть цела, и добыча хозяину.
— Да-а! — протянул я.
— Это еще что! Другие и не такое придумывали… К бортевой летке прикрепят тоненькой веревочкой люльку, а большой веревкой она подвешена к толстому суку повыше дупла на расстоянии от ствола дерева. Залезет медведь на дерево, усядется в люльку этак по-барски и только запустит лапу в дупло, а люлька-то и оторвется от летки. И Топтыгин повисает между небом и землей. Зажалят его пчелы насмерть. Очумеет медведь да и вывернется из люльки. Упадет — тут ему и конец на пнях да на кольях…
— Ну-у, это не по-человечески. Так губить зверей…
— Правильно, внучек. Теперь лесных зверей мы такими дедовскими способами не губим. Не бьем мы их и из ружья…
В ЗАСАДЕ
Перевод А. Смоликова
Много путей-дорог по окрестным лесам и болотам исходили мы с дедушкой на охоте, по грибы да по ягоды, но на тетеревином току после той памятной заячьей свадьбы еще не бывали. Я часто приставал к дедушке с просьбой посетить наш весенний шалашик. Наконец он согласился:
— Знаю, что ты упрям до невозмоги. Вот поспеет брусника — пойдем, так сказать, в засаду…
Как только покраснели несколько брусничек вблизи нашей деревенской околицы, я тут же оторвал их аккуратно от крупных бело-зеленых гроздей и заявился к деду.
— Э-э, внучек, — протянул дедушка, — этой зеленью только оскомину набивать. Нет, не приспело времечко…
Но однажды он сам приносит мне крупную ярко-красную гроздь брусники и говорит:
— Готовься, завтра рано пойдем навещать наших знакомых по весенним свадьбам.
Я мигом собрался — и скорее спать. Опасаясь, что мы проспим и не расслышим звон будильника, я попросил маму поставить его на тумбочку у самой моей подушки. Почему-то я долго не мог уснуть — все изводила меня тревога: «Не проспать! Не проспать!»
И чудо! Я проснулся как раз перед тем, как зазвенеть будильнику. Растолкал дедушку, и пока он вставал, охая, с полатей, я уже был одет.
— Молодец, внучек! Хороший охотник из тебя получится, — похвалил меня дедушка и отключил звонок будильника. — Теперь мы уйдем в лес, не разбудив, так сказать, даже кошку. Настоящие охотники сами к нужной поре просыпаются…