— Сейчас уберу.
— Фрея, оставь, — окликнул меня Монти, но я уже выскочила из комнаты.
Мне нужно было подышать. Выкинула осколки, налила трав в новую кружку, Альба всегда заваривала много. Я почувствовала себя лучше, рассудок возвращался на место.
Вернулась в комнату и аккуратно поставила настойку на тумбочку. Монти поднял её, без тёплого питья его мучил кашель.
— Постой, кружка в крови испачкалась, дай вытру, — не нашла я ничего лучше, чем предложить ему подол собственной юбке в качестве тряпки.
— Оставь, — отмахнулся Монти. — Не страшно.
Вид у него был очень уставшим, зря я отнимала у него столько времени.
— Так насчёт свадьбы…
— Арни будет в восторге от такой мамаши, — пробормотала я первое, что пришло в голову. Очень сомнительное извинение, но и предложение казалось мне слишком абсурдным.
Нет. Оно было взвешенным. Рациональным. Брат умирал, и ему не на кого было меня оставить. Вот только он не знал, что этого не потребуется. Разница состояла лишь в том, что болезнь застала его врасплох, началась с маленькой чёрной точки и разрослась неприметно. У него была надежда на исцеление. Надежда на то, что это мелочь и пройдёт сама. Я же стала невольным зрителем всех изменений, потому прекрасно представляла, что именно меня ждёт и чем закончится. Платок на ладони служил мне якорем и опорой, в минуты отчаянья напоминал, что я не могла, не имела права рассказывать брату о том, что скрывалось под этой маленькой тряпкой. Не должна была позволить Монти винить себя ещё и за это, а он, несомненно, стал бы, а потом унёс бы с собой ещё и этот крест.
Монти не торопил меня, терпеливо ждал ответа. Он знал, как далеко сейчас блуждали мои мысли. Мне всегда требовалось хорошо подумать, перед тем как сказать, иначе первый ответ выйдет грубым и отравляюще честным.
Мы оба знали, что честность сейчас ценности не имела.
— Он мне не сказал, — наконец выдала я.
— Я попросил его повременить, пока сам не поговорю с тобой, — улыбнулся Монти. Мне больно кольнуло в груди. Слишком хорошо он меня знал.
— Я бы его убила на месте за такое предложение, — признала я.
Монти спустился ниже, прислонился к подушкам. Долго сидеть он не мог, кончались силы.
— Сделаешь, как я прошу?
— Сделаю.
— Верю, — сказал он и прикрыл глаза. Короткое слово резануло меня тысячами осколков, им одним брат поставил точку, швырнул последний нож в спину моей трепыхавшейся воле. Знал, что я не смогу обмануть единственного человека, который в меня действительно верил, больше, чем я сама.
Альба проводила меня до двери, не промолвила ни слова. Она, конечно, была давно в курсе разговора, Монти не смог бы сам встретиться с мясником. Впервые в жизни я мысленно поблагодарила её за что-то, пусть даже за такую мелочь, как вовремя удержанный за зубами язык. Ей эта идея не нравилась, ведь она, как женщина, могла меня понять.
Наплевав на лавку и мужиков, я побежала домой, забралась в постель, дрожа, казалось, каждой клеточкой тела, но совсем не от холода. Зубы стучали. Я свернулась калачиком и смотрела на окно, а мир темнел, пока садилось солнце.
Ночью я проснулась от жуткого волчьего воя.
Глава 5
Сна как будто и не бывало. Я открыла глаза и уставилась в потолок. Сердце бешено колотилось в груди, висках и ушах одновременно, ступни и ладони замёрзли, а лоб нагрелся, можно было не проверять, и так знала наверняка. Чувствовала, как стекла по нему капелька пота, оставила за собой невидимую дорожку. Я со злостью потёрла по щеке рукой, чтобы избавиться от навязчивого ощущения. Не помогало. За окном на соседних дворах драли глотки собаки, видно, спорили о чём-то важном, что никак не могло подождать до утра. Чего им, безмозглым, не спится?
Я не запомнила, что мне снилось. Решила бы, что и не было ничего, если бы не стоял до сих пор в ушах волчий вой, реальный до дрожи. Волков у нас давно не водилось, ушли далеко в леса, туда, где проще было утолять голод, но я хорошо помнила их из детства. Раньше они считались местным проклятием, то и дело задирали пасущийся скот. Пропали они резко, словно выгнал кто-то или каким колдовством отвёл. Неизвестно, правда, что из этого хуже будет, волки хоть и хищники, но понятные, от них подвоха ждать не приходится, а вот пришлых ведьм да колдунов ещё пойди разбери. Впрочем, я была совсем не против отсутствия хищников, самим мяса не всегда хватало, да и по лесу гулять стало спокойнее.
Вот только непонятно, с чего бы мне такое приснилось? Я перебрала в памяти события последних дней, погрустнела, но ничего, что могло быть связано с волками не нашла. Значит не предсказание.
Я треснула себя по лбу, звонкий хлопок прозвучал чересчур громко для моей маленькой комнатушки. Предсказание? С каких пор я начала верить во всякую чушь? Мысли то и дело возвращались к чужаку в плаще и домику знахарки, укрытому колдовской защитой. Это он во всём виноват, что мне теперь чудеса из всех щелей мерещатся. А вот защита-то на домике была вполне настоящая…
Я яростно потёрла лицо руками, это был мой верный способ стереть с себя и мира всё, что мне не нравилось.
Вой повторился.
Протяжный. Голодный. Злой.
Я резко села, да так и замерла, вслушалась каждой клеточкой тела. Нет, никакого сна мне не снилось, то, что выдернуло меня из беспамятства, оказалось намного хуже. Оно было материальным, живым, с острыми когтями и большими зубами. Ещё хуже было то, что на зов никто не ответил.
Волк, который защищает свою стаю, опасен, особенно когда вынужден выйти на охоту в незнакомые земли, чтобы прокормить её. Но он не уходит слишком далеко, идут все. Одинокий волк, который отбился от стаи, потерялся или смотрел, как его семья проиграла в страшной борьбе с голодом — не просто опасен. Он сравним с умалишённым человеком, для него нет границ и запретов, у него почти нет смысла даже защищать себя. Он становится злее каждый раз, когда на его зов никто не отвечает. Злее и безрассуднее.
У Хюрбена не было даже городских стен.
Открытое окно словно усмехалось над моими страхами, незапертая ставня качнулась с едва слышным скрипом. Дверь в дом я тоже никогда на замок не закрывала, брать у меня было нечего, а если и залезут, так пускай, может оставят чего из жалости. Однажды даже сработало — нагадили в углу. Тётушка опять же поесть принесёт, хотя её-то ни один замок не остановил бы, она скорее приняла бы запертую дверь за приглашение поскорее узнать, что я за ней вздумала скрывать. Не то чтобы я не могла ничего купить, просто не видела необходимости, всё равно скоро замуж, в чужой дом, а то старьё, в котором мы с братом выросли, даже за приданое выдать не получится, разве что насмешить. От мысли о замужестве меня передёрнуло, но она помогла мне очнуться.
Вой приближался. Показалось, что источник его был уже прямо на нашей дороге. Если не под моим окном, то точно недалеко, всего в паре тройке домов южнее. Лес там редкий, недалеко до нового тракта, для зверя так вообще не путь. Деревья облезлые, живности мало, распугали всю. Неужели так оголодал, чтобы по дороге и прямо в город? Это же насколько он озвереть должен был, чтобы настолько страх потерять?
Я подбежала к окну и поскорее закрыла его. Показалось, или в ту же секунду на дороге мелькнула серая тень? Я сдвинула щеколду и отступила. Лишь бы не учуял мой запах, пусть идёт себе мимо. Живность была почти в каждом втором дворе, было чем поживиться и без моих косточек. В сознание упорно стучала мысль, что я слишком много времени провела вчера днём в лесу. Уж не по моим следам ли он сюда пришёл. Не по мою ли душу.
Все собаки стихли, не рисковали больше подать голос, не смели высунуться из будок. Настоящему голодному волку они не противники, особенно те, которых держали на привязи — развернуться будет негде, убежать некуда. Бедняги, подумала я, вот уж кому совсем не оставили выхода, и будку на щеколду не закроешь, а трусливые хозяева домой не пустят, побоятся даже дверь приоткрыть.