Немного погодя ему послышалось какое-то урчание далеко внизу. Тибуриус, не останавливаясь, продолжал свой путь. Шум приблизился. Оказалось, это был лесной поток, отнюдь не облегчивший участь господина Тибуриуса, скорее напротив — в лесу от этого сделалось более жутко. Тибуриус вновь ускорил шаг, и так шел и шел, почувствовав, к сожалению, что тропа вновь поднимается. Но вот, когда он обогнул вслед за тропой огромный валун, черной громадой высившийся прямо перед ним, тропа стала спускаться, повела по каменной осыпи, и господин Тибуриус вдруг заметил, что уже нет рядом мрачных елей, а растут какие-то кудрявые кусты, чаще всего орешник, а это, как известно, свидетельство того, что лес кончается и вы уже на опушке. Впрочем, подобные приметы были неведомы господину Тибуриусу. Он шагал по мелким камушкам меж кустов, постепенно вокруг делалось светлей, кустарник остался позади, да и лес тоже: Тибуриус очутился на обширном лугу.
Никогда в жизни не пребывал он в таком состоянии. Колени дрожали, все тело от усталости обмякло и, казалось, держится одним лишь платьем. Он чувствовал, как помимо воли по членам его пробегала нервная дрожь, как пульсировала кровь. Однако и здесь, очевидно, помощи ждать было неоткуда. Со всех сторон, принимая в сизо-серой дымке самые причудливые очертания, луг обступали горы — где покрытые лесом, а где выставив напоказ голые острые скалы. Далеко-далеко впереди, за каймой зеленого леса, над всеми остальными возвышалась какая-то очень высокая гора с тремя скальными пиками. Между ними виднелись окрашенные в этот час в розово-оранжевые тона снежные поля, на которые пики отбрасывали свои тени. Но господину Тибуриусу подобная возвышающая душу картина внушала только страх. Куда ни глянь — ни живой души. Шум и рев, которые он длительное время слышал, шагая по лесу, сделались ему понятными. В самом низу долины, куда спадал и луг, по камням и кручам убегал куда-то влево и далее вниз пенящийся зеленоватый поток. А так — нигде не было приметно никакого движения.
Увидев, что тропа, перевалив через вершину луга, спускается к воде, Тибуриус вспомнил: ведь и через курортный городок, в котором он остановился, бежала такая же зеленая речка, только гораздо шире. А вдруг этот зеленый ручей впадает в ту речку? И если тропа идет вдоль него?..
Это и привело к решению спуститься вниз и следовать далее по тропе. Поборов, казалось бы, неодолимую тягу своего тела к покою, — вся трава покрылась уже холодной росой, — Тибуриус двинулся вперед, ощущая при каждом шаге нешуточные боли в коленях. Гора с розовыми снежными полями медленно скрылась за лесом, под конец его окружили только холодно-синие или темно-зеленые вершины, прочерченные полосками вечернего тумана.
Так Тибуриус спустился к самой воде. Мимо торопливо бежали голубовато-зеленые волны с белой пенистой каймой, и то, о чем он сделал предположение, здесь, у воды, оправдалось: далее тропа вела вдоль ручья. Напрягши все свои силы и как бы ничего уже не ощущая, словно в каком-то опьянении, Тибуриус продолжал свой путь.
Сумерки быстро сгущались. Несмотря на шум, производимый ручьем в порядочной глубине под ним, Тибуриус вдруг услышал позади чьи-то шаги. Оглянувшись, он увидел человека, который как раз его нагонял. За спиной у него был топор, на плече висело несколько железных клиньев, на ногах — грубые ботинки на деревянной подошве. Тибуриус остановился, поджидая. Когда незнакомец поравнялся с ним, он спросил:
— Дорогой друг, не скажете ли вы мне, где я нахожусь и как мне возвратиться в город.
— А вы как раз идете в ту сторону, — ответил человек. — Вон там в низине развилка — тропа, что получше, наверх, значит, пойдет к буковым лесам. Пожалуй, там вы опять заблудитесь… Да мне по пути — ступайте за мной, я вас выведу. Но как вы сюда-то попали, раз сами не знаете, где находитесь?
— Я из больных, — ответил Тибуриус. — Лечусь, принимаю ванны. Сегодня проехал по дороге довольно далеко, а затем прошелся пешком и в лесу заблудился. Никак не найду своих людей и коляску.
Человек с железными клиньями быстро оглядел Тибуриуса сверху донизу и с деликатностью, какая встречается столь часто у подобных людей и в какой им самым несправедливым образом отказывают, сбавил шаг и пошел значительно медленней, чем это было у него в привычке.
— Стало быть, вы ельником прошли, раз спустились через Колокольный луг к воде.
— Совершенно справедливо: я спустился к ручью, пройдя через круглый и крутой луг, весьма схожий с колоколом, — ответил господин Тибуриус.
— Вон оно что! — заметил его спутник. — А у нас народ не любит там ходить, уж больно глухой и дикий этот угол, оттого вам и некого спросить было.
— Да, да! — воскликнул господин Тибуриус. — Скажите, с кем я имею честь говорить? И кто вы, в столь поздний час повстречавшийся мне в этом глухом ущелье?
— Я дровосек, — ответил спутник господина Тибуриуса. — Сюда тоже случаем попал. Надо старшему кое-что передать, а он в буковой лесосеке. Я и инструмент потому захватил, наточить надо — дом мой оттуда в получасе ходьбы, если влево взять. А лес мы валим часов шесть ходьбы от того места, где я вас нагнал. Нынче, в субботу, мы спускаемся, а в понедельник, стало быть, опять наверх. А то и так бывает: неделями домой не заглянешь. В субботу только до обеда работа, а потому я, стало быть, и пошел.
— Когда же вы опять наверх пойдете? — поинтересовался Тибуриус.
— Нынче я у жены останусь, — ответил дровосек, — а завтра поутру в три часа схожу в буковую лесосеку, а потом и назад, к себе наверх, чтоб после полудня еще полсмены отработать.
— И все это в один день? — недоумевал Тибуриус. — И весь год так?
— Зимой нам легче, — ответил дровосек. — Зимой мы в долине, все больше на вывозе.
— Так, так, — заметил господин Тибуриус, с трудом поспевая за своим проводником, сколько тот ни сдерживал шаг.
Дровосек охотно поведал ему о своем ремесле, о жизни в горах, об опасностях, какие им приходится претерпевать, и всевозможных приключениях.
Так они и шли, покуда — хотя в наступившей темноте это было трудно различить — долина не стала расширяться и тропа не привела их к довольно крутому склону.
Дровосек ни на шаг не отступал от Тибуриуса, поддерживал его и за руку сошел с ним до самого низа. Потом они какое-то время шагали по ровному месту и наконец увидели впереди огни, светившиеся в приземистых домах.
— Стало быть, прибыли, — сказал дровосек. — Я с вами дальше прошел, нежели мне надобно было, уж больно вы слабы. Отсюда вы уж доберетесь. Этот проулок пройдете, а там будут дома, вам знакомые. Мне пора назад — еще часа два ходу до дома будет. Ночь-то коротка, а в три часа поутру опять в дорогу.
— Драгоценный друг мой! — воскликнул тут господин Тибуриус. — Вы так были добры ко мне, я же ничем не могу вас отблагодарить, у меня нет при себе денег. Они у моего слуги, а его сейчас нет здесь. Позвольте пригласить вас к себе на квартиру, где я оказался бы в состоянии отплатить вам за вашу доброту, или вот — возьмите мою трость, а мне подайте вашу. Я еще долго пробуду на водах, до глубокой осени, зовут же меня Теодором Кнайтом, и ежели вы или кто-нибудь другой принесет мне трость, дабы обменять ее на вашу, я уж возмещу долг мой по совести.