Лесная тропа

В этот мир осуществленной утопии Штифтер как бы переносит самого себя. Барон фон Ризах, один из наиболее пластических образов Штифтера, есть явное перевоплощение автора, который претворил в жизнь Ризаха свои самые сокровенные мечты. Ризах, любитель роз (в творчестве позднего Штифтера розы приобретают особое значение как символ прекрасного и символ любви), покровитель птиц, нашедших приют в его саду, живет среди прекрасной природы и красивых вещей, созданных руками искусных мастеров прошлого и настоящего. В его уста автор вложил свои мысли о ходе истории, о воспитании человека, о назначении искусства. Ризах — Штифтер верит в конечную победу добра и разума над злом; он уповает на прогресс техники, которая облегчит человеку его материальное существование и высвободит его духовные силы. Огромную роль в деле нравственного воспитания человечества отводит он писателям, художникам — «жрецам Прекрасного», противопоставляющим неустойчивости и капризам истории этическую «постоянную величину».

В «Позднем лете» Штифтер воплотил свою концепцию Прекрасного, как нравственного прежде всего, как «божественного в одеянии прелести».

Жизнь Ризаха, его друзей и помощников в «Розовом доме» строится на основе прочного материального благосостояния. Штифтер почти нигде не заставляет своих героев бороться за кусок хлеба насущного, предпосылая всем их начинаниям наследственное или приобретенное в прошлом богатство. Вполне отдавая себе отчет в том, что для счастливой жизни — особенно такой, какую рисует Штифтер, жизни среди произведений искусства, — человеку требуется какой-то минимум материальных благ, он не задумывается над тем, что для реального осуществления его утопии, для реального обеспечения этих благ необходимо коренное переустройство общества. Эту сторону его творчества после появления «Позднего лета» с негодованием отвергает критика, прощавшая Штифтеру романтически окрашенную идиллию его ранних вещей. С резкими личными выпадами против автора снова выступает Геббель.

Стремясь избавиться от поставленной ему в вину идилличности, Штифтер описал в романе «Витико» (1867) кровавую борьбу за владение его родным краем, происходившую в XII веке. Отважный и великодушный Витико, воин и полководец, способствует созданию утопически-идеальной монархии, основанной на содружестве чехов и немцев. В своем отвращении к бессмысленному кровопролитию Витико сродни полковнику из «Записок моего прадеда». Подобно тому как полковник спас жизнь тысяче вражеских пленных и этот поступок считал своим наивысшим подвигом, так и Витико, дабы способствовать установлению мира в стране, выпускает на волю арестованных заговорщиков, едва не поплатившись за это собственной жизнью. Война в его глазах оправдана только тогда, когда это защита своего народа — отца, матери, брата, сестры и соседа — от нападающего врага.

Последние годы жизни Штифтера омрачены горестями и болезнью. Выступления критиков раздражают его своей нравственной и эстетической слепотой. Творческие огорчения усугубляются личными несчастьями. В 1859 году внезапно ушла из дому его приемная дочь Юлиана, а через некоторое время в Дунае выловили ее труп. Это неожиданное самоубийство потрясло Штифтера и до конца дней мучило его своей непостижимостью.

Он глубоко разочарован своей работой в школьном ведомстве и хочет выйти в отставку. Бюрократический аппарат Австрийской империи не стал после революции подвижнее и гибче, это была все та же громоздкая и ржавая машина, и многие начинания оказывались тщетными из-за чиновничьей косности («всюду наталкиваешься на дураков»). Вместе с тем служба отнимает много времени, мешает литературному труду. Штифтер сравнивает себя с астрономом Кеплером, тоже жителем Линца, который жаловался, что, отправляя чиновничью должность, не имеет возможности заниматься наукой.

В 1863 году Штифтер заболел. Воспаление печени на многие дни выводило его из строя, расстраивало нервы, требовало длительного пребывания на водах. В 1865 году друзья исхлопотали ему отставку с пенсионным содержанием. Тяжело подействовали на Штифтера события 1866 года — австро-прусская война, затеянная Бисмарком для возвеличения Пруссии и последующего объединения Германии «железом и кровью». Штифтера удручало но только поражение его родины в этой войне, но и верно понятые им хищнические устремления Германии, вступавшей в эру империализма и агрессивных войн.

Несмотря на свою болезнь, он продолжает упорно трудиться над «Записками моего прадеда», но чувствует, что ему уже не довести эту работу до конца. Врачи определяют у него рак печени. Истерзанный приступами невыносимых болей и страхом перед мучительной агонией, Адальберт Штифтер в ночь на 26 января 1868 года перерезал себе горло бритвой.

Трагическая кончина Штифтера дала повод некоторым его биографам и исследователям ретроспективно усматривать во всей его жизни и творчестве нечто болезненно-патологическое, интерес к стихийно-катастрофическим явлениям, предвосхищающий «экзистенциальный ужас» XX века.

С этим трудно согласиться. Творчество писателя далеко не всегда объясняется событиями его жизни. Самая высокая моральная стойкость не может служить преградой физическому разрушению. И не «стихийно-катастрофическое» начало утвердило славу Штифтера в XX веке, а те простые и безусловные человеческие ценности, которые он проповедовал всей системой своей этики и ее эстетическим воплощением. Его исторический оптимизм противостоит апокалипсическим представлениям о грядущей мировой катастрофе, которые порождены эпохой империализма с ее человеческими гекатомбами.

Поэтическое обаяние прозы Штифтера, утверждение им высокого гуманистического идеала, его незыблемая вера в созидательные, творческие возможности человека несомненно завоюют этому прославленному ныне автору признание советского читателя.

С. Шлапоберская