— Граф, я же сейчас выпью! — произнесла, голос повысив.
Пауза и виртуозно-наглое от Гыркулы:
— А, все, пари расторгается. Други мои верные, за нашу ведьму славную, когда трезвая!
Его тост поддержали.
— За госпожу лесную хозяйку!
— За ведьму лесную!
— За ведунью справную!
— За победу!
Дальше пир продолжился, а я, про войну-то вспомнив, аспиду сказала примирительно:
— Чего хотел-то, а?
Думала миром дело кончится, да не тут-то было.
— Пиалу и костяной кинжал, — отчеканил аспид, — ты с ними отсюда не уйдешь.
Вот привязался-то, а!
Постояла, посмотрела, подумала, и…
Резко шаг к аспиду сделала, руку подняла, ладонь к щеке черной словно сажа приставила, в глаза заглянула и передала ему, то воспоминание из прошлого, что клюка лешему поведала. Как есть передала. И черноту, по лесу расползающуюся, и землю трещинами покрывающуюся, и листву прахом осыпающуюся, и слова юного аспида «Покойся с миром, прабабушка». Все-превсе передала, и когда застыл аспид, соляным столбом застыл, сама быстрехонько клюку подхватила, оземь ударила, да и перенеслась без слов и объяснений аккурат на самый берег Заводи.
***
Водя меня ждал. Сидел красивый такой, одетый полностью по-человечески, с волосами уложенными, с лицом частью чешуей покрытым и ждал.
— А с лицом чего? — вопросила я, подходя ближе.
— Эмм… новая мода, русалки мои постарались, покуда отдыхал, не хотел при них снимать, труд старательный напраслиной величать, — величественно произнес водяной.
Я пригляделась к чешуйкам — те казались серебряными, да тонко выделанными, видать и правда работа сложная, особенно для русалок. Им же серебро вредит, это Водя сильный ему серебро ни по чем, а русалки они по обыкновению с жемчугом возиться могут, а тут точно металл.
— Красиво, — протянула я, любуясь тем, как луна в чешуйках отражается.
— Правда нравится? — оживился Водя.
— Очень, — серьезно подтвердила я. — Ночью особенно хорошо смотрится.
Из земли вышел мой леший, со всем для ритуала надобным, поглядел на водяного, от чего-то при друге моем помрачневшим, да и сказал:
— Это ж какой величины синячище-то должен быть, чтоб его залечить нельзя было, и пришлось серебром маскировать?
Водяной застыл, сделав вид, что вообще ничего не слышал. А я вот замерла, но по другому поводу — это что вот сейчас было-то?
— Водя, — голос мой сорвался и шепотом сдавленным стал, — на тебя аспид напал?! Как посмел? На моей-то земле?!
Не ответил мне водяной ничего, зато леший внес ясность в ситуацию:
— Не, не на твоей земле, Веся, в воде дрались мужики, не иначе.
И Водя мой, хоть и так ровно стоял, а выпрямился и еще ровнее стал, и хотел было что-то сказать, но перебил его лешенька, так рассудив:
— Аспид хоть и гад, но гад благородный — у водяного супротив него на земле не было бы и шанса, вот аспид и благородно набил ему морду аккурат в его стихии.
Тут отмер Водя, да и прошипел:
— А не пошел бы ты, леший, тропкой нехоженой!
Мы с лешинькой переглянулись непонимающе, да и пояснила я:
— Водя, это леший, он по нехоженым-то и ходит завсегда, служба у него такая.
Помолчал водяной, зубами поскрежетал, да и не стал ничего говорить.
Ему говорить и не требовалось — моя очередь пришла.
— Ну, — сказала я, — готовы?
Кивнул лешенька, кивнул Водя, кивнула и я, ответ их принимая. А опосля передала клюку свою привычную лешему, тот мне клюку Гиблого яра отдал, да и весь скарб мой из избы прихваченный.
— Леший, ты в лесу остаешься, — напомнила другу верному.
— Водя, рядом будь по-возможности, — попросила жалостливо.
— Буду, — уверенно пообещал водяной.
И мне бы уверенной быть, решительной, мудрой да сосредоточенной, а в сердце звучат слова охранябушки «Боюсь. Очень боюсь, Веся. До того боюсь, что вздохнуть тяжело. Измени слова последние, прошу тебя, не упрямься», и не получается сосредоточиться. Никак не получается. А зря.
— Помоги мне земля-матушка, — прошептала я.
Да и ударила клюкой оземь!
И может показалось мне, может почудилось, но за миг до того, как шагнула на тропу заповедную, засиял в шаге от меня круг алхимический, вот только… поздно, меня уже не догнать было.
***
На землю Гиблого яра ступила неуверенно. О силе своей ведала, о возможностях знала, о том, с чем столкнуться придется тоже догадывалась, а все равно робело сердце, дыхание срывалось, да страх в душе был. Страх, самый настоящий.
За спиной моей река вспенилась, забурлила, да от силы потоков водных задрожала земля под ногами — водяной сейчас частично отрезал меня от яра Гиблого. Только частично, связь то мне держать с лесом требовалось неизменно. Вот и получилась полянка каплеобразной формы — узким концом с яром соединенная. На конце том тут же Ярина возникла, да и смотрела встревожено, страха и волнения не скрывая, даже цветы, что распустились на ней, вянуть прямо на глазах начали.