— Меня здесь больше ничего не держит!
— А-а-а, — догадливо протянула я. Пожала плечами и посоветовала: — Еды возьми на дорогу. И у меня там шкаф за печкой — в нем где-то было несколько мужских рубашек и штанов, тоже возьми. Бывай, охранябушка.
И развернувшись, я, подхватив корзинку, вышла на двор.
За закрытой дверью, когда я уходила, хранилось тяжелое молчание. То ли осознал, что с печатью деваться ему некуда, то ли раздумывал, что с собой взять в дорогу. В любом случае — это Заповедный лес, насилу тут никого не держат. Лесная сила правда вмешаться может, но делает она это редко, да и в целом, вряд ли потребует кого-то конкретного для продолжения рода избрать, ну и вообще — там видно будет.
С этими мыслями я ударила клюкой оземь, открывая тайную тропу, и шагнула к рыбацким домикам.
Жена Саврана поселилась в первом из трех домов, оттуда доносился надрывный детский плач, а на ступеньках сидел грустный мальчик лет семи. При виде меня мальчик на секунду застыл, а затем поднялся, спустился с лестницы, и низко склонился до земли.
— Здравствуй, матушка ведунья лесная, — подражая голосам и манерам взрослых, уважительно сказал он.
— И тебе не хворать, — весело, девичьим голосом отозвалась я.
И с огорчением поняла — амулет, меняющий голос, дома забыла. Вот же напасть какая. Малыш не поднимаясь полностью, удивленно на меня глянул — но нет, перед глазами его была все та же старушка с жутким носом и поганками на плаще. Глазам ребенок явно доверял больше, чем ушам.
— Идем, — стараясь сделать голос старчески дребезжащим, сказала я, — с маменькой поздороваемся.
А малыш вдруг возьми да и скажи:
— Не до нас мамке сейчас, Митятка гибнет.
И на лестницу я взбежала, даже клюку позабыв — та не обиделась, поскакала дальше. А я вбежала в лавочку рыбацкую, глянула на девочку лет четырех, держащую таз с холодной водой, бледную, дрожащую, и только потом, на вздрогнувшую при моем появлении жену Саврана — малыша она обтирала холодной водой, умница, от того и орал он. Но даже с порога видно было — жар не спадает.
— Умная ты мать, жена Саврана, — с порога начала я, торопливо сдергивая перчатки с когтями и фальшивой зеленой кожей.
— Матушка ведьма лесная… — только и прошептала я.
А вот девочка с огромными зеленющими глазами проследила за падением моих рук ложных на пол, и не ведаю, как миску то с водой удержала. Позади меня в избу вошел мальчик.
— Сестру покорми, — сказала я, указав ему на корзину, которую тоже клюка подхватила. Говорю же — замечательная клюка у меня.
А сама, торопливо к ребенку направилась. Жена Саврана поднялась, уступая мне место и я, сев на краю постели, осторожно приложила ладонь к горячей, дьявольски горячей головке. От чего жар такой? Слишком сильный жар для дитя, слишком сильный для нервного потрясения, что пережил, а в остальном — здоровый малыш был, шести месяцев от роду, крепкий. С чем же организм его сейчас боролся так отчаянно пытаясь выжечь заразу?!
— Не болел ведь, — смещая руку на грудь затихшего при виде моей жуткой маски ребенка, сказала я.
— Нет, не хворал, — подтвердила жена Саврана.
Я кивнула, принимая ответ, и спустила руку ниже — на животик. Спустила, да и вздрогнула — яд там был. Яд!
— Не своим молоком вчера накормила, да? — уже зная ответ, спросила я.
И ответ зная, и что молоко то не только дитятко пило — то-то слишком бледным мне старший савранов сын показался…
— Подойди, наклонись, — приказала я женщине.
Та приблизилась осторожно, поклонилась, я ловко ладонь на ее лбу разместила — жар. Пока не явный.
— И ты молоко то тоже пила, — очень тихо сказала я.
Жена Саврана выпрямилась да и стала белая, как саван. Что ж, до савана их всех один шаг и отделял.
Женщина пошатнулась, опустилась на пол обессилено, и прошептала бледными губами:
— Свекровь-матушка принесла поутру. Сказала молоко в священном храме благословенное, от всех хворей и невзгод поможет…
Значит нет у Саврана больше ни матери, ни отца-кузнеца… Жаль, хорошие люди были. Очень жаль, да печалиться времени нет, нужно живых спасать.
Я клюку к себе поманила, а едва прискакала та, тихо приказала:
— Лешего позови.
Она кивнула и поскакала приказ выполнять. Не то чтоб я сама лешего позвать не могла, но далеко сюда идти, пока явится долго будет, а клюка ему сходу заповедную тропу откроет.
Дети на волшебство смотрели со смесью живого интереса и благоговения, а вот жена Саврана глядела только на меня. В глазах ее дрожали слезы, губы были белыми как у мертвеца, а спросить она боялась. Понимаю, о таком спрашивать страшно. Говорить страшно тоже, но я сказала: