Мы приблизились к гребню горы, дождь жалил, он превращался в мокрый снег. Наши шаги стали неровными, от капель немели руки и лицо. Мона не отреагировала, когда упала лицом в грязь. Она встала на ноги, вытерла грязь с веснушек, ее волосы теперь были в листьях и прутиках. Пару минут спустя моя нога проехалась по мокрой земле, цепляясь за камешки. Это было слишком для моих поношенных сапог, шов ослаб на правой ноге у подошвы. Вода и грязь лились на мою голую стопу. К счастью, Арлен не упал, он ступал осторожно, голова Кольма покачивалась у его плеча. Гром шумел вокруг нас, молнии рассекали небо, и я молилась, чтобы отряды скаутов не решили сейчас устроить поиски, я держалась подальше от тех деревьев, что могли приманить молнию. Я покачала головой, отгоняя мысли. Против молнии не выстоять. Одиннадцать человек погибло от одного удара на горе, когда я была скаутом… Я отогнала тревоги. Укрытие. Я должна была думать только об этом. Это важнее. По проблеме за раз.
Ветер усиливался, свистел вокруг нас, воровал из нашей одежды остатки тепла, пока мы взбирались. Я обрадовалась, когда мы пересекли знакомый холм и пошли по травянистой впадине, раскинувшейся перед нами. Темный проем зиял в склоне холма, деревянная решетка, пострадавшая от погоды, прикрывала проход. Наше убежище.
Мы поспешили вперед, ноги хлюпали в лужах в траве. Я отодвинула решетку. Выступ у прохода заслонял ее половину от дождя, и я бросила деревянную решетку внутрь, чтобы потом использовать для костра. Проем вел во тьму, воздух был холодным и влажным. Я схватила Арлена за руку и повела внутрь, помогла спустить Кольма с его плеч. Без слов он прижался спиной к мшистой стене, съехал к земле, его ноги растянулись перед ним, как у лягушки.
— Эй, — сказала я ему, устраивая Кольма у стены. — Хорошая работа.
Он застонал.
Я повернулась к Кольму, хотела прижать пальцы к его шее, но моя рука застыла в воздухе. Его щеки не были больше красными, они стали белыми, как кора березы. Пораженный участок был красным и с волдырями на фоне белизны. Моя рука поднялась с его шеи на лоб. Я резко вдохнула.
— Что такое? — Мона опустилась рядом со мной.
— Он пылает. Лихорадка, — я занесла руку над его ртом, его дыхание было едва заметным. — О, земля и небо, Кольм…
— От ядовитого плюща? От него бывает лихорадка?
— Я о таком не слышала, но час под дождем и снегом на пользу ему не пошел, — я махнула ей и Арлену. — Соберите сухие ветки и мох. Нужно разжечь костер.
Пока они ползали на четвереньках, собирая все, я выкопала яму, ссыпала туда мох, что они собрали, окружила его прутьями. Я оторвала куски от решетки, устроила их в центре. Мои руки немели от холода, я возилась с кремнем и огнивом, высекая искры на мох. Сначала ничего не случилось, и я переживала, что все слишком промокло. Я снова ударила огнивом, и — земля и небо — мох загорелся. Червячки оранжевого света разошлись в стороны, и я легла на живот рядом с ямкой и дула на мох. Огонь трепетал, танцевал, рос, и вспыхнул первый высокий язык пламени, добрался до хвороста. Золотой свет мерцал на стенах.
Арлен сел на пятки, его плечи опустились от усталости.
— Прекрасное зрелище.
Я продолжила ломать решетку.
— Вытащи котелок из моей сумки, — я сложила сухие куски решетки подальше от входа, мокрыми остатками я загородила проход.
— Что ты делаешь? — спросила Мона, передавая мне почерневший котелок.
— Защитную стену, — сказала я. — Отражает жар, и дерево сохнет, — я наполнила котелок из фляги и поставила его на огонь. В котелок полетела черная кора ивы из моей аптечки. Я оставила воду закипать и подползла к Кольму. Мона присоединилась ко мне, в тревоге заламывая руки.
— Он будет в порядке? Лихорадка… может одолеть.
— Может, но он уже борется, — я прижалась ухом к его груди. Его дыхание клокотало в легких. — Я переживаю за его воздушные пути. У меня нет ничего, чтобы открыть их, кроме перечной мяты.
Она склонилась надо мной с тревогой на лице. Надеясь отвлечь ее занятием, я указала на наши мешки.
— Поищи что-нибудь сухое, чтобы накрыть его. Арлен, натяни чуть дальше веревку из моей сумки. Повесим вещи сушиться и задержим тепло.
Пока они занимались этим, я поставила чашку мяты на огонь. Вода в котелке забурлила, и я подняла его с огня, налила отвар в чашку Кольма. Я вручила ее Моне.
— Пусть он выпьет немного.
Она влила отвар в его приоткрытый рот, придерживая подбородок. Он кашлял, грудь содрогалась, он пытался вдохнуть. Я зажала его нос, жестом попросила ее попробовать еще раз. Она сделала это с напряженным лицом. Он глотал, отплевываясь. Арлен закончил развешивать наши мокрые плащи, опустился на землю и прижался головой к стене.