— У вас крохотные шансы добраться до озера отсюда, как ты не поймешь? Вас за три часа сцапает лесная стража.
— Меньше. Мы не можем перейти горы без тебя, так что и пытаться не будем, — она встала, пошатнувшись, но с гордым видом. — Я сложу влажные ветки и разожгу большой дымящийся костер, и, когда меня отведут к твоему королю, я скажу ему, где мы оставили тебя, чтобы его скауты поймали тебя. Что с тобой сделают, поймав? Казнят, да?
Я села, потрясенная ее наглостью, кипя от гнева, пока она разыграла спектакль из плетения волос в корону. Арлен все еще лежал на земле, смотрел перед собой, подняв брови до волос. Кольм сонно почесывал бороду. В тумане пело несколько птиц, заполняя звуком пространство между нами.
— Что ж, — сухо сказала я, — похоже, придется продолжать, да?
Она отошла от ручья важной поступью.
— Да. Но я сперва поем, а потом уже мы пойдем.
Не самое приятное начало дня. Мы съели в ледяной тишине по горсти кожуры фруктов, все избегали смотреть друг на друга. Солнце золотыми пиками проникло между деревьев, но не сжигало туман, а подогрело его, и мы мокли от влаги в воздухе и потели, еще не сойдя с места. После жалкого завтрака Мона пополнила флягу в ручье, Арлен отошел за камень, а Кольм свернул веревку и завязывал наши мешки с едой. Мне впервые за время путешествия было нечем заняться. Он молчал, совал припасы в своей мешок и затягивал его. Было ли это безмолвным извинением за резкие слова сестры или старания ускорить наше движение, я приняла это и молчала. Может, если бы я оказалась с ним подальше от его брата и сестры, я бы тоже извинилась за то, что перегнула палку с Моной, но не перед ней.
Когда все были готовы, мы пошли по склону. Лес стал гуще, тень — темнее, и мы шумно дышали, поднимаясь среди деревьев. Туман медленно рассеивался, хотя воздух все еще был влажным. Мона шла сразу за мной, и я порой отпускала ветки и слышала ее возмущенное цоканье, когда они задевали ее лицо. Это было по-детски, но приносило мстительное удовольствие.
Мы взбирались не долго, выбрались из тени на залитую солнцем поляну. Большое дерево упало недавно, забрав с собой несколько мелких, сплетение его огромных горней торчало из земли. Густой ковер зелени пользовался освободившимся местом, растения тянулись к солнцу вокруг дерева, лучи пробивались сквозь листву. Я перестала сверяться с компасом и разглядывала густой лес впереди в поисках ориентира. Я уже хотела идти дальше, когда визг Моны вспорол воздух, послышался грохот. Я развернулась.
Все королевичи были на земле. Мона отползала, как краб. Арлен лежал на спине, а Кольм — лицом в травы, почти скрывшись в них. Гудение заполнило воздух, словно ветка застряла в колесе прялки.
— Что? — рявкнула я, направившись к ним, сердце билось в горле. Я не видела признаков тревоги, но Мона поджимала под себя ноги так, словно зубастая рыба могла напасть и откусить их. — Что такое? Вы ранены?
— Осторожно! — завопила она, размахивая рукой.
Я застыла и посмотрела туда, куда она указывала. Сжавшись агрессивным клубком, подняв голову, там была длинная черная змея толщиной с мою руку. Ее хвост шумел, скрытый в листве.
Я посмотрела на змею, потом на них, распластавшихся на земле. Мона явно отпрыгнула на братьев, и они упали на скользком склоне, отлетев в кусты. Они не выглядели сейчас величественными, Кольм пытался поднять голову из листьев, но вес ноги Арлена на его плечах мешал ему.
Я глубоко вдохнула и расхохоталась.
— Хватит! — приказывала испуганно Мона, ее волосы снова выбились из плетеной короны. — Как ты посмела…
Я не сдержалась. Я пыталась остановиться, да, но вид был таким приятным, а ее резкие слова все еще звенели в моей голове, так что я прислонилась к корням дерева, держась за живот от смеха. Я не знала, кто злился больше: Мона или змея.
— Хватит! — снова приказала она.
— Бесполезные, — выдавила я, хохоча. — Все вы бесполезные.
— Это гремучая змея! — возразила она, указывая на существо перед собой. — Гремучая! Я чуть не наступила на нее! Она отравленная!
— Ядовитая, — сказала я. — И это не она, — я взяла ветку. Кончиком ветки и убрала листья у хвоста змеи, гладкого и обычного. — Видите, что она делает? Ее хвост дрожит в листьях, и они шумят. Она хочет, чтобы ее считали гремучей. Она даже голову подняла, будто ядовитая, — я чуть подтолкнула умное существо, и змея напряглась. — Но это просто большеглазый полоз, не ядовитее вас, Ваше высочество. Вы его напугали.
Ее рот открывался и закрывался, глаза стали ледяными, глядя то на змею, то на мое лицо. Я ткнула змею еще раз, чтобы она уползала. Она спрятала голову в листья и поспешила прочь, шурша листвой и травой. Я отбросила веревку и повернулась, чтобы помочь королевичам встать.
Я застыла рядом с Моной и отпрянула, словно оказалась на краю обрыва.
— Ох!
— Что? — едко спросила она, пытаясь встать со склона.
Я указала на них.
— Великий Свет. Не двигайтесь! Не ерзайте!
— Очень смешно, — сказала Мона. — Мне уже надоели твои…
— Не двигайся, дурочка!
— Что? — осведомилась Мона в ярости.
— Ядовитый плющ. Земля и небо, вы в нем тонете. Кольм! Подними голову!
— Я пытался, — сказал он, убирая лист с губ.
— Ах, — я в отчаянии оглядела залитую солнцем поляну. Мона попала туда только одной рукой, Арлен, к счастью, задевал листья не кожей, а плащом и сумкой. Но Кольм упал лицом в листья, его предплечья и шея были голыми из-за жаркого подъема.
— Хорошо, — я пыталась оценить ущерб. — Хорошо, старайтесь… ничего не трогать. Осторожно поднимайтесь и идите сюда.
Они слушались, Арлен двигался как медведь на задних лапах, его руки были раскинуты по бокам. Я недовольно выдохнула.
— Песок, — сказала я. — Вам нужно немного песка и цветок-недотрога. Особенно тебе, Кольм. Если повезет, реакции будет не очень много, но масло растекается как пожар в лесу. Не три глаза. Идемте. Ничего не трогайте.
— Куда мы идем? — осведомилась Мона, я возвращалась по пути, откуда мы пришли.
— Нам нужен песок. Придется вернуться к ручью. Вам нужно потереть кожу мокрым песком, чтобы снять масло. А я поищу недотрогу.
— До ручья идти полчаса, — сказала она.
— Веришь или нет, я вас спасаю, а не гоняю туда-сюда по склону. Подави хоть раз свое желание управлять всеми мелочами. Доверься мне. Лучше остановить масло, — я пошла по склону. А потом, не сдержавшись, бросила через плечо. — Этого не случилось бы, если бы ты не сошла с ума из-за безобидной змейки.
Она кричала. Не помню, что. Обзывала, проклинала мою голову и мою семью, кричала, как я посмела так говорить. Мы шли по склону с осязаемой тучей над нашими головами. Когда она устала, повисла яростная тишина, дымящаяся и бурлящая. Мы спускались быстрее, но никто не был этому рад, ведь потом придется подниматься снова. Мы вошли в воду, и я склонилась и зачерпывала горсти мокрого песка.
— Трите, — сказала я. — Везде, где растение вас коснулась. Кольм, лицо протри хорошенько. Не используйте воду, так масло растечется. Арлен, протри плащ и сумку, — я бросила свою сумку на берегу ручья. — Я поищу недотрогу. Не уходите отсюда.
Я не слушала возражения, а пошла вдоль ручья, пробираясь через царапающийся рододендрон. Мы были слишком высоко для недотроги, но если она и росла бы где-то, то у воды. Дело было не только в высоте, сейчас оранжевые цветочки не цвели, и заметить растение было еще сложнее. Я спустилась в ручей и разглядывала берега в поисках зубчатых листочков.
Через десять минут я нашла их. Я срезала горсть стеблей и сунула за пояс, развернулась с вздохом и побежала обратно. Воздух стал тяжелым и жарким, слишком теплым для начала мая. Может, близилась гроза. Мы должны пересечь холм. Я могла лишь представить возмущения, если я разверну ребят в поисках ровной поверхности. Возмущения из-за молний могли услышать стражи.