Брага была вкусная, душистая, не хуже городского пива. Витька высадил большую кружку и сидел за столом разомлевший, с довольной улыбкой.
— Завтра ты, Львович, отдыхай, — посоветовал Иван Семеныч, тоже улыбаясь, медленно потягивая брагу. — На охоту сходи, на зайцев… Набирайся бодрости, а в понедельник звони к себе в контору. — Плутоватое лицо его сделалось скорбным. — Да, звони, говори все, как есть. Чего уж тут… Пусть знают… Насчет того, что я тебя подвел. — Похлопал ресничками, — Авось, твои поднажмут на завод, и еще успеешь до Нового года…
Витька преданно смотрел ему в глаза:
— Спасибо, Иван Семеныч…
Ситников снял с гвоздя и протянул ружье с обглоданным, искусанным прикладом.
— Могу завтра подвезти к Большому лиману. Мне так и так надо будет в ту сторону.
— В ту сторону? — обрадовался Витька, сжимая ружье. Оно приятно холодило руки, делало их тяжелее и крепче. — Загляните, пожалуйста, к Кадыру, поговорите с ним по-человечески! Как со мной. Пусть старик вернется в колхоз!.. А я… спасибо… Я пешком, чего там.
— Сходи пешком, — кивнул Иван Семеныч. — Вижу настоящего охотника.
Он подошел к вешалке и выгреб из кармана полушубка с десяток патронов. Среди них и парочку с «жаканами».
— Это на всякий случай. А вдруг — волк, — сказал председатель.
У Якушева знобко колыхнулось сердце. Он еще ни разу не стрелял из охотничьих ружей — все больше из детских, духовых, ненастоящих, сбивающих маленькими глупыми пульками близкие — достать рукой — мишеньки. А тут вот сразу тяжелая двустволка, десять патронов, и среди них — заряженные здоровенными пулями…
Успокоенный, сильный, приятно хмельной, Витька шел по улице к бабкиной избе. Ночной ветер оглаживал лицо, насвистывал в стволы ружья, как будто за плечом стоял невидимый судья по волейболу и давал судейские свистки. И припомнилось: техникум, спортивная площадка и куча зрителей, среди которых он, Витька Якушев. Он стоял впереди и кричал громче всех, размахивал руками, а у сетки метался взопревший Серега и с силой посылал удары. Еще, еще один! Се-ре-га!..
И закрутились, как в кино, воспоминания: Овражная улица, домишко, мать родная, пьяница-отчим, потом — техникум, Серега-друг, потом — Заволжск, контора Сельэлектростроя, и вот — эти дни, вторая неделя. Завтра еще один день холостой, а послезавтра — начнется, начнется, начнется…
Позади знакомо громыхнуло, высветило блеклыми лучами дорогу, залило Витьку будто известкой и резко накрыло теменью. Из кабинки вылез Серега Седов, подошел, обхватил, как клещами, руку:
— Я тебя ищу. Поговорить надо. — Отвел Витьку подальше от машины, словно боясь, что их подслушают, строго глянул в глаза: — Почему отказываешься от пасынков? — И торжественным шепотом: — Бурмашина пришла! Я уже завтра ставлю опоры.
— Причину знаешь, — зло ответил Витька, уставясь в его обветренное лицо. Оно казалось отчужденно-новым. Незнакомо бегали глаза. И весь он будто похудел и посутулел. Но шапка по-прежнему сидела набекрень, чернея четкой вмятиной от звездочки.
— С ружьишком ходишь, а дела забросил. Та-ак… — соображал Серега. — Это какая же причина?
— Не притворяйся. В понедельник я звоню в Заволжск и все рассказываю.
— Что «все»? — Седов насторожился.
— Всю правду. Что приехал на объект, а строить нельзя, пасынков нету. Что на твою помощь понадеялся, а ты…
— Ну-ну, — подталкивал Седов. — Что я?
— Что ты выбрал самый лучший дуб, а мне оставил одно барахло! — бросил прямо в лицо ему Витька. — Чего смотришь?
— Хорошо. — Серега усмехнулся. — Еще заяви, что ты дурак. Что в мастера ты не годишься и что твое дело — подшивать бумажки… — Вот что, Витя, — он вновь понизил голос. — Тебе, я вижу, не нравится работать, так и скажи. А мне тут раздолье: сам себе хозяин, отличный оклад, полевые, премии, квартирные…
— Квартирные! — подскочил Витька и зашептал в лицо, стараясь уязвить: — Ты что же, боялся лишиться квартирных, когда скрывал, что Таловка — твой дом родной?!
Серега хрипло засмеялся:
— Угадал… Ну прямо точка в точку.
— Тогда зачем же скрывал? И это от меня! — простонал Якушев. — Говори, Серега!
Седов закурил, пригляделся к часам. Крикнул, обернувшись в темноту:
— Погодите, я скоро! — Затянулся, раздаваясь вширь, и шумно выдохнул: — Ты, Витя, врешь. Я это не скрывал. Я просто об этом не распространялся. А зачем? Во-первых, там не дом мой, а место рождения. Разница. Ну, жил немного, а потом мы переехали в Заволжск. Тебе известно. Во-вторых, — он сдвинул брови и голос его посуровел, — нас не в гости прислали. На объекты. Вкалывать. На полную железку!..