Сопию он по-прежнему близко не видел. Она теперь закутывала голову в платок так сильно, что только выделялись глаза. Высверкнет вот так смоляным светом и исчезнет…
А на дворе гудело, сыпало моросью. Ребята были рады, что работают в тепле. Они завели в помещение верблюда, натаскали ему со всех сторон корму, и он спокойно жевал, горделиво оглядываясь на коров. Вечером он бежал в Алексеевку ходко, но осторожно, мягко опуская на дорогу круглые, как огромные печатки, лапы, и отворачивал от колючего дождя маленькую мокрую голову.
Гололедило. И дорога, и снег, и кривые телефонные столбы светились тусклыми серыми бликами. Монтеры сидели в санях не шевелясь и тоже покрывались наледью.
На следующий день еле добрались до Годырей. Сильный ветер сбивал верблюда с ног, и он передвигался как-то боком, враскоряку. Все вокруг заплыло толстой ледяной корой. Лед сверкал и на верблюжьем боку и даже на кончике хвоста. Когда Миша Васькин выкрикивал «Чок!» и поднимал палку, верблюд нервно отмахивался хвостом, и на Мишино лицо падали острые льдинки.
Непогода бушевала целый день. Коровники дрожали и поскрипывали. Ребята даже не делали перерыва на обед, решив закончить в этот день пораньше.
Время только-только перевалило за полдень, когда Витьку позвали к телефону. Из Алексеевки звонила Пионерка. Торопясь, она кричала в трубку:
— Из Таловки только что звонили!.. С другом твоим, с Сергеем… какая-то беда!
— А что, что случилось?! — Якушев побледнел.
— Плохо было слыхать! Шумит в телефоне-то, трешшит!..
Витька выскочил из бригадной конторы, вбежал в коровник, палкой развернул верблюда к воротам и завалился в сани. Ребята еле успели догнать и тоже повалились на солому, спрашивая громко: что произошло? Витька повторил слова Пионерки.
— Чок! — заорали Васькины.
Верблюд, храпя и разбрызгивая белую слюну, бежал мимо потолстевших телефонных столбов с обледенелыми, провислыми проводами. Его заносило на обочину, и он ломал серые сугробы, словно проваливался в замерзшие волны.
Срезав угол, повернули на другую дорогу — на Таловку, и опять неслись мимо залитых льдом низкорослых столбов. Никто ничего не говорил, все только орали на верблюда, а потом, когда он обессилел и стал спотыкаться, слезли с саней и побежали, осклизаясь, рядом. Дождя больше не было, только мокрый ветер гнал низкие всклокоченные облака куда-то в сторону Казахстана. Степь была цвета облаков — сумрачная, тусклая, свинцовая.
— Скорей, скорей! — торопил Витька.
Темнело, когда показалась Серегина деревня, такая же серая и раскидистая, как и Алексеевка. На ее улице стояла низковольтная линия с обвислыми, тянучими алюминиевыми проводами. Под проводами на земле валялись ледяные длинные обломыши.
Вдали, на другом конце села, ребята увидали Серегиных монтеров, которые подымали тяжелую жердь и сбивали с проводов остатки наледи. Рядом с ними стоял мастер.
Ухх!..
Верблюд остановился сам собой, и все: люди и животное — облегченно задышали, хватая губами тугой солоноватый ветер.
Вдруг Подгороднев громко лязгнул челюстью и замер, показывая пальцем в широкий прогал между избами. Там, на задах, возле подстанции, высилась огромная концевая опора. Она стояла как-то натужно, завалившись набок. С ее вершины на три стороны, как струи водопада, свисали толстенные провода. А дальше, насколько хватало глаз, лежали в снегу, головой под ветер, все три, предназначенные дальним бригадам, линии.
Витька резко повернул верблюда, и все помчались к рухнувшим опорам.
Комли первых Т-образок были приподняты над землей и чудом держались на волокнах обломанных пасынков. Траверсы вышибло ударом, и они висели на проводах, облитые льдом, обросшие сосульками. Дальше опоры лежали плашмя, поодаль от дубовых оснований, черневших в изломе больной сердцевиной.
Подгороднев опомнился первый и пробормотал:
— А еще доказывал: дуб нормальный… Клялся.
— Мы ведь тоже могли навернуться! — удивленно воскликнул Миша Васькин, знобко передергиваясь.
Якушев молчал, пораженный не столько катастрофой, сколько мыслью, что Серега тогда его не обманывал. Действительно, пасынки он не выбирал!..
— Ну что, ребятки?
Монтеры вздрогнули и обернулись. К ним размеренно, не спеша подходил Седов. Лицо спокойное, в улыбке, но в прищуренных глазах тревожились льдистые отблески. Ребята молчали, приоткрыв пересохшие рты.
— Насчет этого, — Серега махнул рукой вдоль опрокинутых линий, — не беспокойтесь. Работа ваша не пропадет. Свое получите… И даже больше. Завтра будем все это демонтировать.