Крепко-крепко стиснул вялую Витькину руку, близко глянул в глаза.
— Я же говорил тебе, что никогда не обманываю. Я ведь не сука… Правда, Подгороднев? — Он повернулся к Семе. — Как у вас их там называли? Ну тех, которые…
— Этими самыми, — буркнул Подгороднев.
— А насчет оплаты — не беспокойтесь, — снова начал Серега. — Все вы получите хорошо, еще и премии. И ты, Витя… Работы запроцентованы — и знаете, на сколько? — Он обвел всех торжествующим взглядом. — На 203 процента!.. И если два объекта считать за один, то все равно будет перевыполнение. Что и требовалось доказать.
— Да как же?.. — протянул самый нежный из Васькиных — Женя. И в испуге глянул на пеньки.
Седов полюбовался его наивным, как воздушный шарик, лицом, пояснил, улыбаясь:
— Всё, что сделали, запроцентовано. А на это, — мотнул головой, — уже составлен акт. На стихийное бедствие… Демонтируем — и опять запроцентуем.
— Что? — вздрогнул Витька, выходя из какого-то оцепенения. — На стихии хочешь отыграться? На природе?! Ты… — его затрясло. — Ты…
— Тише, тише, — хмуро улыбался Серега, слегка отступая. — Успокойся.
Витька напирал — бледный, с вытаращенными глазами.
Седов придержал его рукой и тихо-ласково спросил:
— Ты что же, выходит, радоваться приехал? Радоваться?.. — И вдруг рывком притянул его к себе, прошипел: — Ну, радуйся, пес!
Он был так близко, что Якушев откинул голову, уставясь в бледно-серое лицо с остатками загара на носу и около висков. В глазах метались беспокойство, ненависть, словно у Седова отнимали самое дорогое.
— Убирайся отсюда. Ну!
— Он на помощь приехал, не радоваться! — испуганно воскликнул Женя.
— Он? На помощь? Мне-е?! — Седов захохотал — раскатисто и громко, как тогда, в тумане. Будто бил по перепонкам молотком. — Ухходи! — крикнул он, отталкивая Витьку.
Тот снова подскочил.
— Пока не поздно!! — заорал Седов, брызгая слюной. — И Сопию свою теперь можешь забрать! Между прочим, имя у нее русское — Софья! И всё у нее такое, как у наших! Той же пробы…
Витька охнул, черпанул откуда-то звериной силы и с размаху ударил кулаком по квадратному серому пятну.
Удар был такой остервенелый, что Витьку отбросило назад и из глаз его посыпались искры. Будто не Серегу ударил — сам себя. А Седов лишь качнулся, поправил на голове сбившуюся шапку и — бледный-бледный — стал сымать перчатку с правой руки.
— Хорошо-о… — продохнул он с какой-то яростной радостью. — Вы, ребята, свидетели… Он первый… А теперь — моя очередь! — И шагнул к Витьке с огромным, приподнятым, белым на сгибах, кулаком.
Но в это мгновение ему под ноги бросился-катнулся кто-то из братьев. Седов пошатнулся, и кулак его просвистел мимо лица Якушева. Витька с запозданием отпрянул, упал на спину.
— Наших бьешь?! — может, не понял, а может, и воспользовался предлогом Подгороднев, до этого стоявший в стороне. Подскочил к Седову — худой, носастый. — Наших бьешь, гад?!
И другие ребята подступили, даже малознакомые Витьке Серегины монтеры.
Седов оторопело огляделся, сделал шаг назад:
— Что ты, Сема?.. Ребятки… — И словно вдавливался все глубже во мрак — отступал.
И вот он уже почти скрылся, повернувшись спиной, а вслед ему, уходящему, понеслось со скрежетом:
— Крроши из нашей Сельэлектры! Дешовка…
Сема потом долго успокаивался, выплевывал тягучую слюну. В углах его побелевших губ застыла пенная накипь.
— Я ж его, гада, порешу… — стонал он, чуть не плача. И покрутившись, побив ногами лед, громко, в последний раз пригрозил в темноту: — Тюрягу понюхаешь! Один! А нам хорошо и на свободе.
— Все вы — мразь, — как-то спокойно отозвался Седов. — С такими работать — лучше не работать… — И загремел из мрака: — А с тобой, щенок, я еще встречусь! Еще рассчитаюсь!..
Это были его последние слова. Он уехал в ту же ночь — успел к поезду. Но перед этим не забыл собрать процентовки и наряды и приложить к ним акт на стихийное бедствие…
С тех пор ни слуху о нем не было ни духу. И вот она, встреча спустя много лет…
Давно взрослые солидные мужчины, они стоят лицом к лицу напряженно-настороженно, один — в ожидании удара и в намерении тут же ответить на удар, другой — как бы в суровом раздумье: бить сейчас или чуть погодя? — и усмешливо-яростно смотрит на Якушева сквозь свои зеркальные очки.
— Ну давай, давай! — выкрикивает, не выдерживая, Виктор.
Седов шумно выдыхает набранный в грудь воздух и вдруг как-то удивленно разводит руками: