Окна избы Ситникова, тоже низкие, смотрят сквозь редкие, изнывающие от зноя цветы. Не понять, какие это цветы. Головки их прячутся от солнца, а оно будто бы пышит и снизу, с земли палисадника. Окна занавешены одеялами, и в доме, наверно, темно и сонно. Во дворе тоже тихо и беззвучно, — а когда-то было весело от играющей ребятни.
Громыхнул разбуженно мотоцикл, почихал с полминуты и снова умолк. Какой-то парень, лет двадцати пяти, белесый, в выгоревшей майке, держит его, как барана за рога, и, невидяще глянув на остановившегося Виктора, с силой нажимает ногой на рычаг. И опять короткое чихание.
Парень непременно Ситников-сын — курносый, с тесноватыми глазами. Приподняв мотоцикл, он с такой силой бьет им о землю, что тот подпрыгивает высоко, однако не заводится. Парень выкатывает его за ворота, видимо, чтобы завести с разгона, и чуть не сбивает стоявшего, как столб, прораба.
— Иван Семеныч дома? — спрашивает Якушев.
— А вы инженер из Сельэлектро? — останавливается, удивляя осведомленностью, парень. И лишь потом отвечает: — Вот еду искать его, куда-то запропал. — С силой вбуривает мотоцикл в дорожную пыль, пробегает, пригнувшись, выблескивая мускулами плеч, и садится на ожившую машину — прямой, торжествующий.
«Откуда он знает обо мне?» — все еще удивляется Якушев, провожая его взглядом. Впрочем, можно догадаться: на столбах, ниже электрических, подвешены телефонные провода — высота опор это позволяет, и кто-кто, а изба Ситниковых связью с конторой обеспечена.
А может, лучше всякого телефона — бабка Пионерка? Вон — семенит через дорогу с большой сковородкой в руках, как с мандолиной какой. Виктор догоняет старуху:
— Эх и скорая вы, бабушка!
— А как же… — улыбается она. — Звание свое должна поддерживать.
Она совсем слабая, и видно, как трудно ей поддерживать «звание», однако в этом и сила ее — в отчаянной бодрости. Тем, может, и жива.
Получив в подарок платок, она тут же повязалась им, повертелась у зеркала, походила по избе, потом бережно положила подарок в сундук. Якушев успел заметить, что таких ярких платков у нее чуть ли не половина сундука… За перегородкой у стены стоит всегда готовая принять постояльцев заправленная свежим постельным бельем раскладушка.
— А может, переночуешь, завтра поедешь? — спрашивает бабка. — Круг-то свой так и так не успеешь сделать, совхоз наш громадный.
— Нельзя, работа торопит. Вот подведем к вам линию, — обещает Виктор, — тогда поживу. Специально отпуск возьму, и с дочкой, с женой — к вам сюда. Отдохнуть.
— А что — у нас тут красиво, — кивает Пионерка. Вроде бы голо все вокруг, а глянуть получше-то — красота…
На столе разложены вино и закуска, но бабка не торопится садиться. И Виктор тоже чего-то ждет. Этот стол, хоть и маленький, но явно не для двоих, — кто-то еще должен сидеть за ним. Обязательно…
— Может, пока просто так перекусишь? С дороги ведь дальней.
— Пока подожду…
В окошко видно, как проходят люди. Оглядывают газик, кое-кто приостанавливается, но лишь на мгновение. Тихо в избе. Тикают ходики…
Но вот в сенцах что-то громыхнуло, и с шутливой угрозой: «А ну, где он тут?» — входит боком, держа в руке мокрый белый бидон, Ситников.
— Иван Семеныч!
— Ты погоди… — Ситников с виду все такой же плотный, только не рыжий, а совсем седой. Ставит на стол бидон и освобождает руку. Жмет Виктору ладонь, привлекает его к обрубку плеча: — Ну здорово, здорово, Львович,!
Сквозь серую, пропыленную рубаху Ивана Семеныча прощупываются шрамы и рубцы. И это останавливает Якушева, а то бы на радостях стиснул до боли и заодно показал бы приобретенное за годы здоровье. Но Ситникову и без того видна перемена:
— Гляди, Андревна, какой стал молодец! А ведь шкелет был, на чем душа держалась.
— Помните баню? — Виктор засмеялся.
Ситников, вспомнив, захохотал.
— Ну вот и хорошо… — Бабка погнала их обоих к столу: — Садитесь, садитесь, тут оно лучше, вспоминать-то.
Она наливает мужчинам «белой», себе — «красненькой, сладкой».
Виктор чокается со стариками, но отпивает от рюмки самую малость:
— Нельзя. За рулем…
— Тогда дай-ка, Андревна, вон тот черпачок! Налей-ка ему из этой посудины!.. Не бойся, не бойся — квас! — смеется Ситников, когда Виктор подносит ко рту холодный, покалывающий взрывчатыми пузырьками, напиток.
Такого кваса Виктор еще не пробовал. С наслаждением высаживает целый черпак. Отдышавшись, просит еще — повторить.