— Будет тебе, Ваня, мы все это понимаем. Надо подумать всем вместе и принять твердое решение.
Коропка искал сочувствия и поддержки у Виктора — как-никак, соотечественник.
— Мы ведь теперь, как говорится, братья, члены одной общины. — И с грустной улыбкой привел латинское выражение, памятное Виктору с добрых школьных лет: — Fratres vitae communis.
— Ну да, коммуна, — подхватил Багорный, уловив из латинской фразы только это знакомое слово. — И подход к делу должен быть у нас коммунистический.
Он утер ладонью рот, отдал посудину хлопотавшей у печки Лизе и вернулся на свое место посреди пещеры. Он один стоял, опираясь на костыли, и обводил всех задумчивым и хмурым взглядом. Остальные сидели где придется — кто на шкурах, заменявших постели, кто на камне или бревне. Огонь в печке и подвешенная над ней коптилка едва-едва освещали пещеру. В этом полумраке все глаза, устремленные на Багорного, поблескивали тревожно, как у волка в западне.
— Вижу, что кое-кто тут уже впадает в панику. В чем дело? Давайте посмотрим на вещи трезво, а нервы будем держать в узде.
Он говорил это по-китайски, как всегда, когда у них бывали совещания, для того чтобы большинство присутствующих понимало его.
Иван Швыркин, Лиза и Лех придвинулись к Тао, она обычно переводила им то, что говорилось по-китайски.
Люй Цинь ждал, пока наестся Гу-эр, сидевший на краю его мисочки, Лишившись Звездочки и бурундучка, Люй Цинь приютил дрозда с перебитым крылом. Старик нуждался в привязанности какого-нибудь живого существа.
А Мо Туань, Хэн и Чжи Шэн, сосредоточенно слушая Багорного, в то же время машинально, с привычной ловкостью, орудовали палочками, поднося их от миски с рисом ко рту и обратно.
— Я сейчас проверил в уме наши расчеты. Они точны. Дом будет готов через месяц.
— Но это же утопия! — воскликнул Коропка, как только Тао перевела ему слова Багорного. — Это невозможно!
Багорный пожал плечами.
— Не признаю этого слова. Что значит невозможно? Либо расчеты верны, либо нет. По-моему, верны. Стены поставим быстро, за каких-нибудь девять дней. Останется у нас половина всех бревен, ровно столько, сколько нужно на доски для пола, внутренние перегородки и мебель. Потребуется двести сорок двухдюймовок — и вот это может затормозить работу. Да, тут может получиться пробка. Ведь шутка ли — вручную распилить двести сорок бревен длиною в шесть метров каждое!
Да, все понимали, какая огромная и кропотливая предстоит работа, — это чувствовалось в их молчании.
Алсуфьев, сгорбленный и поседевший, отвел сплетенные руки от измятого лица. В мутном взгляде, которым он смерил Багорного, сквозь ненависть проглянуло вялое удивление: а ты еще хорохоришься, безногий? Все брюзжишь?
— Если поставим к козлам две пары пильщиков, двоих внизу и двоих наверху, то, работая от зари до зари, они с трудом напилят десяток тесин. И столько же за день может сфуговать и обстругать один человек, значит, только обработка досок займет двадцать четыре дня. А сложить кан? Настлать крышу? Пол?
— Так что же вы предлагаете, товарищ? — спросил Мо Туань.
— Работать не только днем, но и при огне.
— А керосин?
— Что поделаешь, будет санная дорога — привезем еще одну бочку.
— А что мы на этом выгадаем?
— Пять дней. Второй этап сократим на пять дней.
— Мало, — сказал Хэн. — Я думаю, что наше производственное совещание…
Китайцы очень любили это слово. Оно звучало солидно, по-ученому, оно пришло к ним из руководящих организаций.
Швыркин подтолкнул Виктора и спросил вполголоса:
— Что он говорит?
— Вносит предложения на производственном совещании.
— Ага, это мне знакомо. Только вместо Багорного у нас был технорук. И я тоже предложения вносил.
— Зачем? — рассеянно спросил Виктор. Шепот Швыркина мешал ему слушать, а Багорный как раз заговорил о распределении работы.
— Как зачем? Надо же было проявлять инициативу. От этого многое зависит. Вот и приходилось…
— А теперь это не обязательно, — отрезал Алсуфьев и трубкой, из которой выколачивал золу, демонстративно постучал о бревно, на котором сидел. Он уже готовился сделать громогласно какое-то язвительное замечание, но Ашихэ положила ему руку на плечо, и он промолчал.
Уже не в первый раз замечали окружающие влияние Ашихэ на Алсуфьева. «Что-то тогда случилось, может, она ему помогла», — думал Виктор. Его не было здесь, когда Алсуфьев пришел с Люй Цинем в их пещеру и обомлел, увидев подле Ашихэ Багорного, труп которого он когда-то похоронил, свято поверив во все, что слышал от его «духа». Того самого Багорного, который послал его искать сокровища Дикого Барона… Алсуфьев, вероятно, был ужасно потрясен. Ашихэ рассказывала, что он тогда чуть не помешался. И то сказать, очень уж жестоко подшутил над ним Багорный. Оставил в дураках, отнял все — материю разумную и инертную, расщепление атома, существование «астрального тела». И Алсуфьев снова стал прежним неудачником Алсуфьевым, бывшим подпоручиком Цып-Цып, человеком, которого когда-то закопали на тигровой тропе…