Виктор и Тао шли молча, тяжело ступая. «Как вьючные животные, — с раздражением подумал Виктор. — Бедные загнанные мулы».
Подземный ход в глубине горы был тесный и низкий. Местами приходилось нагибаться или даже ползти. Земля чавкала под ногами. Неровная и мягкая, она уходила куда-то вниз.
— Скользко…
— Ты бы рассказала что-нибудь!
Обоим вспомнилось, как они шли с динамитом. В последний раз они тогда были одни — на другой день встретили звероловов, среди них был Швыркин, которому удалось бежать с «Домни». Виктор и Тао вдвоем спускались к Муданьцзяну каменистой тропкой среди скал, скользкой после дождя, и несли на спине пятикилограммовые ящики с динамитом, уложенные так, чтобы не стеснять движений. А динамит был коварный — Рысек не советовал его брать, говорил, что он может взорваться при любом толчке, что уже был такой случай. Лучше было не думать об этом, а просто смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не уронить свою ношу. Они часто останавливались, и тогда Тао начинала рассказывать анекдоты. В этих анекдотах любовь всегда представлялась веселой утехой, Тао рассуждала о ней как о своего рода спорте. А ведь во время этих веселых рассказов им каждую минуту грозила смерть! И смерть и любовь вместе действовали как наркотик.
— Мне несколько раз снился один и тот же сон, — сказала Тао. — Темно, скользко — мочи нет, ногам упереться не во что, а на плечах — динамит… Пророческий сон, правда?
Подземный ход расширялся, они уже могли идти рядом. Виктор взял оба кувшина в одну руку, а другую просунул под локоть Тао.
— Бредни все это. Скажи-ка лучше, как ты себя чувствуешь в нашей компании?
— Так, словно я много лет знаю этих людей.
— Да, с ними можно ужиться… Ну а работа? Грязь, холод?
— Что и говорить, работаем как лошади, — нет, пожалуй, у нашего Дракона работа много легче! Спим вповалку. Но все это хорошо — ни минуты не остается для себя, некогда решать всякие вопросы. Я даже не знаю, урвал ли ты свободную минутку, чтобы побыть с Ашихэ и потолковать с ней?
— Разговариваем с ней только за едой да перед сном. Но когда с одной стороны храпит Швыркин, а с другой все время бормочет что-то Лех, какой уж тут может быть разговор по душам!
— А вот мне все равно, храпит ли кто рядом или нет. Как бы я ни была утомлена, лежу и думаю, думаю… Ах, знаю, что ты не спишь с Ашихэ! Ты теперь принадлежишь ей не больше, чем мне. Но если мы не замерзнем зимой, если мы построим этот новый дом… Витек, как же будет с нами?
После разговора в шалаше Виктор и Тао не касались больше этой темы. Решать должна была Ашихэ. Часто во время переходов вдвоем бывало им тяжко, прежнюю простоту отношений сменила натянутость, потому что любовь требовала каких-то решений, а их приходилось откладывать. Но оба оставались стойкими.
— Как будет? Думаешь, меня это не мучает?.. Ну-ка, посвети.
Звук его голоса и свет фонаря упали в черную пропасть подземелья. Пещера как будто дрогнула. Дрожь пробегающих теней передалась и сталагмитам, но эти гномы в алых шубках скоро снова застыли в каменном сне. А порозовевшая от них вода, прошедшая через все пласты, была прозрачна, как свет, и четко отражала две фигуры на скалистом берегу. Мужчина, опустившись на колени, утолял жажду, черпая воду горстями, а женщина в ожидании стояла подле него с высоко поднятым фонарем в руке.
— День за днем уходит, на душе какая-то муть… Люблю вас обеих, а в сущности ни одна не моя.
— Ошибаешься. Это мы обе любим тебя, а ты… ты ведешь себя как каждый самец. Был бы у тебя соперник, ты бы дрался с ним, но соперников нет, и ты принимаешь нашу любовь, позволяешь любить себя. Этакий олень, гордый своей силой и великолепными рогами! Вертит головой то направо, то налево, милостиво взирая на одну лань, на другую…
— Не говори пошлостей!
— Но это же правда. Ты попросту изголодался и, если бы здесь не было так адски холодно, ты сейчас же взял бы меня.
— А вот и нет.
Виктор обвел взглядом грот, словно пытаясь вообразить себе жаркое лето и себя с Тао вдвоем среди нагретой солнцем поляны. И повторил так, что оба в это поверили:
— А вот и нет. Только взял бы тебя на руки и нес молча, без единого слова.
— Может, и правда… Прости. Меня все это так мучает и оскорбляет, грязнит…
И через минуту, набрав воды в кувшин, добавила уже спокойно: