— А если объективно разобраться, то как раз наоборот…
— Что наоборот?
— Ничего. Мелодрама под названием «Кто кого грязнит»…
Тао поднялась.
— Знаешь, она мне нравится.
Сказала это тоном женщины, которая решила купить платье, несмотря на невероятно высокую цену.
— Правда? Это меня очень, очень радует.
— А меня ничуть. Только лишнее осложнение.
— А не сами ли мы создаем себе эти осложнения? Вспомни, мы считали, что совершенно свободны. Но это не так. Привычные представления, понятия, суждения проникают повсюду, как космические лучи, и даже в тайге ни один человек не остается полностью самим собой. Посмотри на Багорного, на Леха, Ивана… Я сегодня наблюдал за ними. Все они только наполовину воспринимают все своим умом и согласно своей натуре, а второй половиной своего «я» крепко увязли в наследии предков. И с нами то же самое. Ведь, здраво рассуждая, из-за чего так терзаться? Разве это такое уж преступление или извращение иметь двух жен?
— Ну да, ислам, буддизм и разные другие религии. Не менее половины человечества признает многоженство.
— А вторая половина, цивилизованная, не признает его, но… практикует. Так кто же вправе осуждать нас? Кто живет в этой — смешно сказать — примерной моногамии? Таких у нас можно по пальцам перечесть. А уж после этой войны, на которой перебьют столько мужчин, многоженство наверняка будет узаконено. Этого женщины потребуют. Встанет вопрос о их правах, о детях.
— Меня мало интересует, что будет с другими людьми после войны. Дело идет о нас троих — обо мне, тебе и Ашихэ.
— Что ж, при первой возможности, когда нам с Ашихэ удастся поговорить с глазу на глаз, я ей все скажу. Объясню, думаю, что она поймет.
— До чего ты наивен! Ну хорошо, Ашихэ поймет, погорюет и в конце концов согласится. Согласится из жалости ко мне, из любви к тебе. Но что же дальше? Как ты себе это представляешь? Допустим, дом готов. Вам с ней отведут комнату, и вы наконец останетесь вдвоем. А ты понимаешь, Витек, что я в своей клетушке все пальцы себе изгрызу, переживая эту вашу брачную ночь? Нет, помолчи, додумаем все до конца. Проходит день, другой — и ты приходишь ко мне. Я тебя принимаю и ревниво осматриваю — нет ли где синяка от поцелуев Ашихэ…
— Перестань! Так мы ни к чему не придем.
— А твоим путем — тем более.
— Так что же ты предлагаешь? Жить втроем?
— Разумеется, втроем. А можно и отдельно, не в этом дело. Что я знаю о любви? Подглядывала в замочную скважину, а потом отдалась тому докторишке… Порой мне кажется, что любовь могла бы стать для нас просто утехой или наркотиком, и тогда не было бы этих одиноких мук бешеной ревности, которая бог знает как разнуздывает фантазию. В конце концов, можно себя переломить, привыкнуть — вот как можно привыкнуть ходить голой… Но потом я говорю себе: нет, это плохо кончилось бы. Любовь стала бы уже ненастоящей, так только — для здоровья или дозволенного развлечения… Мне не стыдно стать голой рядом с Ашихэ — я не хуже ее. Но душу обнажить? Ох, Витек! У меня есть ласки и слова, выношенные в сердце только для тебя, я эти нежные слова шепчу по ночам тысячу раз, снова и снова — и только для тебя одного.
— Теперь я уже и вовсе не понимаю, Таоська, чего ты хочешь. Мы с тобой как в чаду ходим, как я тогда, после видений в гроте. Ну скажи сама, что делать?
— Я думала, что все зависит от Ашихэ. Нет, теперь вижу — и от меня и от нее. Обе мы одинаково должны решать.
— А я?
— Ты? — удивилась Тао, и в глазах ее мелькнуло что-то похожее на презрение, злое и горькое презрение. — Что тебе решать? Ты ведь уже сказал, что… можешь. А мы с Ашихэ пойдем на это, только если полюбим друг друга больше, чем сейчас, больше, чем родные сестры. Если сблизимся с ней так, как только могут быть близки две женщины, и если эта близость будет нам так же нужна, как ты. Веришь ты в это? Я не очень. Но чувствую, что иначе никакая жизнь втроем для нас невозможна. Тут все зависит от чувств, от каких-то бессознательных ощущений. А ты хотел все умом понять. Как будто ум тут что-нибудь значит! Нет, нет, не говори ничего Ашихэ. Я сама с ней поговорю.
— Когда же?
— При первой возможности. Наверно, когда кончится стройка.
Работали без передышки. С рассвета до поздней ночи. Спали мало, зато питались хорошо. У них имелся запас привезенной муки, круп, бобов, козье молоко и мясо — замороженная оленина. А Лиза была стряпуха несравненная.
После второго ужина все ложились вповалку, не сняв даже полушубков, на тростниковые циновки и засыпали под одеялами — теперь у каждого было уже свое одеяло.