— Ни о чем не расспрашивай, родная. Тао — человек прямой. Если ничего не сказала, значит, ей нечего было сказать.
И после паузы добавил:
— Надо уважать молчание. А гребень возьми. Подарки не навязывают.
Тихий плеск, разбежались круги на гладкой поверхности озера — и все. Она падает, падает, идет ко дну. Только голос трепещет болью во тьме, но и он сменится молчанием.
КОГДА ДОШЛИ ДО ПОЛЮСА
Люй Цинь подошел к стене, на которой, как во всякой лесной фанзе, висел китайский календарь. Вчера забыли сбросить прошедший день. Люй Цинь передвинул шарик, и китайцы увидели на календаре шестой день дун-чжи. А поляки спохватились, что сегодня двадцать первое декабря, и тут же стали совещаться, как отметить рождественский сочельник. Не украсить ли елку? Тем временем Багорный, Ашихэ и Мо Туань о чем-то усиленно шептались, близко придвинувшись друг к другу.
Было это за обедом.
А вечером, как всегда после ужина, сидели в общей комнате. Обсудили, кого и когда отправить в город закупать все необходимое в новом доме. Потолковали о том, о сем — что сделано уже и что еще можно сделать общими силами. Создавалась коммуна. Не все, правда, мирились с этим словом, но все понимали, что только их сплоченность — залог некоторого будущего благополучия. И мечтали вслух, сидя вокруг стола.
На южном склоне можно развести огород. На месте сгоревшего леса за болотом распахать землю и посеять просо и пшеницу. Сколотить джонку и совершать на ней регулярные рейсы на другой конец озера Цзинбоху — возить на продажу все, что добудут земледелием и охотой, а оттуда привозить нужные товары.
Люй Цинь добавил, что и он может быть полезен. Дикорастущий женьшень, корень жизни, стал теперь редкостью, а он, Люй — Цинь, слишком стар, чтобы искать женьшень по всей тайге. Все восемнадцать тысяч пор его тела решительно требуют, чтобы им дали спокойно дышать. Между тем женьшень растет в самых глухих дебрях, через которые трудно пробираться. Люди говорят, что его надо искать там, куда упала звезда, но это неправда. Просто-напросто там, где из земли поднимается его невысокий, но гордый стебель с несколькими листочками и цветами, золотисто-зелеными, как хризолит, больше ничего не растет: женьшень своим дыханием сжигает все на два шага вокруг, словно и в самом деле там упала огненная звезда. Именно в таких местах, только ему, Люй Циню, известных, он несколько лет назад посеял желтые семена, чтобы это чудесное растение хорошо росло и цвело. Теперь он ожидает первых урожаев. Да, да, Люй Цинь не будет в коммуне обузой. За каждый такой корень жизни торговцы платят золотом, ценят его даже не на вес золота, а в пять, в десять раз дороже.
Виктор сказал, что женьшень — отличный источник дохода, но следует подумать и о том, чтобы разводить оленей ради пантов. Даже одно маленькое стадо может приносить большой доход, если хорошо ухаживать за оленями и вовремя спиливать и консервировать молодые рога.
Словом, все теперь верили, что для них начинается счастливая совместная жизнь.
И тут Багорный предложил четко определить, что представляет собой их маленькая община.
— К чему это? — возразил Виктор.
Багорный объяснил, что сейчас это как будто и не имеет значения, но надо подумать о будущем. Хотят они этого или не хотят, — они живут коммуной. И точно так же, независимо от своей воли, вынуждены будут бороться с японцами. И строящийся в тридцати километрах отсюда форт на «Домни» будет постоянной угрозой их безопасности.
— Все это я хорошо знаю, — артачился Виктор. — Но зачем нужно название?
— Затем, чтобы мы отдали себе отчет, где наше место. Мы должны покончить с изоляцией и действовать сообща с китайской народной армией Пограничного района.
Они говорили по-китайски, так что Лиза, Коропка и Швыркин ничего не понимали. Обычно им переводила Тао, но ее здесь не было. Она не выходила сегодня из своей комнаты, и навестившие ее Ашихэ и Лиза сообщили, что она больна.
Обеспокоенный Коропка подтолкнул Виктора, и тот в нескольких словах объяснил ему, о чем идет речь.
Багорный что-то шепнул Ашихэ, потом нагнулся к Мо Туаню. Эти трое всегда были заодно. Ячейка, что ли? Горечью и тревогой наполняла Виктора мысль, что Ашихэ — союзница Багорного. Вот и сейчас она сказала с упрёком:
— Вэй-ту, как ты можешь протестовать против названия, которое спасает нас от одиночества?
Должно быть, Багорный нарочно вовлек ее в разговор, чтобы перейти на китайский. Таким образом Иван, Лех и Лиза не могли принять участия в этом споре.