Охотники все молчали. Никто и не шелохнулся. Виктору было безразлично, что о них думают эти три сосредоточенно молчащих хомяка. Но Ашихэ смутилась. Она говорила себе, что товарищи во главе с Багорным сейчас стоят под фортом или, быть может, уже сражаются, а она забылась, ушла в свою любовь. Это почти дезертирство…
В отношениях с товарищами оставалась та же сдержанность и холодок, пока ужинали, потом собирали в лесу хворост и носили его на перевал. Когда в безоблачном близком небе загорелись первые звезды, все занялись тем же, чем вчера. На этот раз едва только они послали первый сигнал, с Высокого Коу пришел ответ — там заблистал огонь долгий, волнующий, как чей-то крик в темноте. Все замерли. Свет на Коу раздвоился, и оба огонька заплясали, замигали по очереди, затем снова слились в один призывный сигнал.
— Заслон направо! Три левых один за другим! — скомандовала Ашихэ.
Она одна разбиралась в этих сигналах и знала, как надо на них отвечать. Остальные беспрекословно выполняли ее распоряжения. Ее голос и жесты убеждали их, что свершается нечто очень важное.
— Там стоит Среброголовый, — сказала она наконец, указывая на медленно угасавшие вдали огни.
— Среброголовый? — с удивлением переспросил Виктор, а Мо Туань сделал шаг вперед, словно надеялся разглядеть своего командира на вершине Коу:
— Я знал, что он вернется. Что же он сказал тебе?
— Сказал, чтобы мы были здесь завтра. Он пойдет в это же время.
— Не придет Среброголовый, — неожиданно для всех сказал Виктор.
И повторил еще настойчивее, словно нанося удар их радости и надежде:
— Серебряной Головы давно нет!
— Но я не могла ошибиться, это был он! Только Среброголовый знает этот сигнал.
— Значит, это ловушка! Сигнал могли как-то перехватить. И воспользоваться тем, что вам еще ничего не известно.
— О чем ты говоришь? Что нам неизвестно?
— То, что Среброголового судили как агента… Постойте, дайте же договорить! Да, он был приговорен к смерти как отступник и японский агент.
— Вэй-ту, — в голосе Ашихэ жалоба мешалась с негодованием. — Так нельзя!
— Это мерзкие слова, — возмутился и Мо Туань. — Какие у тебя доказательства?
— Доказательства? Спроси у Багорного.
Виктора мало интересовало, как перенесут это три охотника. Он видел только изменившееся лицо Ашихэ, по которому скользили отблески огня, и обращался к ней.
— Я не раз хотел сказать, да жалел тебя… Но эти сигналы сегодня… Видимо, готовится какая-то мистификация, хитрость, которая может нам стоить жизни. Так что…
И он рассказал им то, что выболтал в бреду Багорный.
Но они не хотели верить.
— Да ведь Среброголовый оборонял Шитоухэцзы, дрался под Шуаньбао! И, наконец, кто спас жизнь Багорному? Кто доставил через границу его донесение об оружии Танака?
— Вот тут и задумаешься: как ему это удалось? Какие-то мистические фокусы с духами, потом якобы поиски сокровищ Дикого Барона… Подозрительная история. А прежде он был хунхузом. Сидел в японской тюрьме. И убежал оттуда. Убежал, заметьте, за несколько часов перед казнью, как в сказке… Да, да, все можно истолковать и так и этак. Достаточно, чтобы была хоть тень видимости, хоть какой-нибудь свидетель. А Багорный как раз в то время вернулся из Китая. Наверно, он отказывался подписать, но в конце концов подписал.
— Вэй-ту, да ты в уме? Чтобы Багорный такую клевету подписал, донос на Среброголового, на товарища?
— Для вас тут товарищ — это друг, это священно. А там — попросту рядовой.
Все смотрели на Виктора, как ошеломленные страшной сказкой дети.
— Этого быть не может, — неуверенно начал Мо Туань. И тут же ухватился за пришедшую ему спасительную мысль: — Так он же все это говорил в бреду? А в бреду мало ли какую ерунду плетешь.
— Допустим. Но почему, когда я позднее повторил ему его же слова, он запретил мне говорить о Среброголовом? Даже пригрозил… Нет, не будем тратить слов понапрасну. Говорю вам Среброголовый погиб. И сигнал этот — ловушка. Вместо Серебряной Головы придут завтра японцы и возьмут нас голыми руками. Нельзя нам ждать, вернемся в отряд.
— А можем ли мы уйти ни с чем, не проверив этого?
— Это только твои догадки, ничего ты не знаешь наверное.
Они были в смятении: если остаться на перевале, можно действительно попасть в руки японцев. А уйти — значит поверить в измену и смерть Среброголового и принести товарищам накануне боя эту ужасную весть.
— Я не пойду, — тихо промолвила Ашихэ.