— Согласен с вами! — отвечал дон Августин. — Но повторяю, я уже дал слово дону Эстебану де Аречиза.
— Как! — воскликнул монах. — Неужели этот испанец станет нашим зятем?
Дон Августин улыбнулся с таинственным видом.
— Он? Конечно, нет! Я дал слово другому; дон Эстебан не согласился бы на подобный союз!
— Вот тебе на! — удивился монах. — Он, однако, слишком взыскателен!
— Может быть, он имеет на то право! — с тем же таинственным видом проговорил дон Августин.
— Да кто же этот человек? — заинтересовался монах.
Августин собрался было ответить, но в гостиную вошел слуга.
— Senor amo33, — проговорил он, — к крыльцу подъехали два путешественника, которые просят у вас ночлега. Один говорит, будто вы его знаете!
— Впустить их, — отвечал владелец гасиенды, — два лишних гостя, знакомых или незнакомых, во всяком случае, совершенно не стеснят нас!
Через пару минут к крыльцу, на которое вышел дон Августин, подошли два путешественника.
Один из них был человек лет тридцати, с открытым лицом и высоким лбом, обличавшими ум и отвагу. Он был строен и ловок, одет изящно, хотя и просто.
— А, это вы, Диас! — воскликнул дон Августин. — Каким ветром вас занесло в наши края? Уж нет ли поблизости индейцев, которых вы намереваетесь истреблять, дон Педро?
Педро Диас славился своей ненавистью к краснокожим, а также своим искусством побеждать их.
— Прежде чем дать ответ на вопрос, — проговорил он, — позвольте представить вам короля всех гамбузино и музыкантов, сеньора Диего Ороче; он чует золото, как охотничья собака дичь, а по игре на мандолине ему не сыщется равного!
Знаменитость, представленная владельцу гасиенды под именем Диего Ороче, с достоинством поклонилась.
Однако и наружность, и одежда знаменитости далеко не соответствовали его высоким достоинствам. Чтобы поднести руку к шляпе, ему вовсе не требовалось развертывать свой артистически закинутый через плечо плащ, достаточно было просто просунуть руку в одну из его многочисленных дыр.
Руки Ороче, вооруженные крепкими, острыми ногтями, также не обличали в нем артиста. Разве только длина ногтей могла показаться достойной музыканта. На плече у него висела мандолина.
Ниспадавшие с головы длинными прямыми космами волосы, напоминавшие прическу древних греческих богов, падали ему на лицо вследствие усиленно низкого поклона, который он отвешивал богатому владельцу гасиенды.
Когда вновь прибывшие наконец уселись в гостиной, Диас первым начал разговор:
— Мы слышали, что в Ариспе собирается экспедиция, которая намерена проникнуть в глубь страны Апачей, а потому мы с достойным кабальеро34 тотчас двинулись в путь, чтобы принять в ней участие. Таким образом, мы достигли вашей гасиенды с целью попросить у вас приюта на ночь. Завтра утром мы снова двинемся к Ариспе.
— Вам не придется совершать такого длинного пути, — возразил, улыбаясь, владелец гасиенды, — экспедиция уже готова, и я ожидаю начальника ее сегодня вечером к себе; он с удовольствием примет ваши услуги — за это я ручаюсь, — и, таким образом, вы избежите нескольких дней утомительного пути.
— Великолепно! — воскликнул Диас. — Благодарение Господу Богу за столь счастливое совпадение!
— Значит, и вас обуяла жажда наживы? — спросил, улыбнувшись, дон Августин у Диаса.
— До этого еще не дошло, слава Богу! Я предоставляю заботы об отыскании золота такому опытному гамбузино, как Ороче, а сам продолжаю заниматься своим прежним делом, борьбой с индейцами, причинившими мне так много зла, а потому я пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы отомстить им огнем и мечом за пролитую ими нашу кровь!
— Вот и прекрасно, — задумчиво проговорил дон Августин; как всякий белый, которому пришлось жить в близком соседстве с краснокожими и подвергаться их беспощадным нападениям, он испытывал к ним неодолимую ненависть. — Я вполне одобряю и разделяю ваши чувства и был бы очень рад, если вы позволите презентовать вам, как залог моего сочувствия вашему делу, лучшего из моих скакунов. Тот индеец, которого вы будете на нем преследовать, сможет ускользнуть от вас лишь на крыльях ветра, какое бы расстояние не отделяло его от вас!
— Это будет мой боевой конь! — воскликнул с воодушевлением Диас. — Я украшу его гриву индейскими скальпами в честь того, кто мне подарил его!
Разговор, завязавшийся таким образом, продолжал вертеться вокруг различного рода экспедиций, подобных организованной доном Эстебаном, а затем коснулся и других предметов, интересующих мексиканских фермеров. Между тем ночь уже наступила, а ожидаемый гость все не являлся, а потому дон Августин велел слугам отправиться с факелами навстречу.
— Не могу себе представить, какое происшествие могло задержать в дороге дона Эстебана, — проговорил владелец гасиенды, когда слуги бросились поспешно выполнять его приказание. — Если он останавливался на ночлег, как намеревался, около Позо, то уже давно бы приехал.
Читателям известна причина, задержавшая дона Эстебана около Позо, так как несмотря на удачную поимку разбежавшихся лошадей экспедиции пришлось двинуться в путь гораздо позже, чем планировалось.
При последних словах дона Августина в гостиную впорхнула его дочь — красавица Розарита.
Ее появление осветило, как солнцем, всю комнату и лица собеседников; в ту же минуту стук копыт на дворе и блеск факелов известили о прибытии давно ожидаемых доном Августином гостей.
IX. ДОНЬЯ РОЗАРИЯ
В продолжение всего переезда между Позо и гасиендой Дель-Венадо оба всадника, которым против их воли пришлось стать неразлучными, изредка обменивались расплывчатыми фразами.
Кучильо не отказался от своих планов, но старался скрыть их под личиной добродушия, которую отлично умел надевать на себя, когда хотел. Он старался прочесть, что творилось в душе Тибурсио, но тот был настороже и отвечал очень осторожно, надеясь в свою очередь разгадать бандита: воспоминание о том, что убийца Арельяно был ранен в левую ногу, не покидало его, и ему хотелось непременно выяснить этот вопрос в отношении Кучильо.
Однако тот уклонялся от вопросов Тибурсио с дипломатической легкостью, и, таким образом, разговор их не клеился, как ни изворачивались тот и другой, чтобы вывести на чистую воду друг друга; видимо, их способности оказались равны, а потому победить не удалось ни тому, ни другому.
Результатом такого дипломатического обмена мыслей было то, что взаимное недоверие возросло еще сильнее, и оба всадника чувствовали друг в друге смертельного врага.
Кучильо еще более утвердился в своем намерении избавиться от Тибурсио как можно скорее, без каких-либо предварительных приготовлений; одно лишнее убийство ничуть не смущало его сговорчивую совесть. Тибурсио же, более порядочный и щепетильный, хотя и помнил клятву, данную им приемной матери, но откладывал выполнение ее до того времени, когда для него не оставалось бы более сомнений в личности убийцы. Само собой разумеется, что свою месть он намеревался выполнить в честном открытом поединке.
Тибурсио был, кроме того, поглощен и другими мыслями: с каждым шагом он все более приближался к той, которая стала предметом его страстных мечтаний. Сердце человека устроено так, что ему кажется легким достижение того, к чему он не особенно стремится, но там, где сосредоточиваются все его помыслы и весь интерес жизни, он видит перед собой непреодолимые препятствия. Отсюда проистекают геройские подвиги, на которые человек решается ради достижения объекта своей страсти.
Во время переезда у Тибурсио улеглось экзальтированное состояние, он ясно осознавал теперь всю иллюзорность своих ночных грез, но во всяком случае решил выяснить в тот же вечер, на что мог хотя бы надеяться.
В то время, когда благодаря счастливой случайности Тибурсио встретил сеньориту Розарию в чаще лесов в сопровождении отца и слуг, и ему удалось вывести их на дорогу, он не подозревал, что предмет его обожания — дочь известного богача дона Августина де Пена. Двух дней, проведенных в обществе молодой девушки, оказалось достаточно для того чтобы заронить в его сердце искру любви, разгоревшуюся затем в бурное пламя; в то время он еще убаюкивал себя сладкими мечтами о возможности обладания своей красавицей. Узнав же, кто она, он понял тщетность своих надежд и разделявшую их громадную разницу в общественном положении.
34
Кабальеро (исп caballero — дословно «ездящий верхом») — обращение к дворянину, а также вежливое обращение — господин, сударь